Всем привет! Вы находитесь в Кукольном театре! Это сообщество посвящено сказке Карло Коллоди "Пиноккио" и ее русской интерпретации - сказке Алексея Толстого "Золотой ключик, или приключения Буратино".
Лет пять назад я публиковал это же произведение под ником ПьероТТ, в соавторстве с Mad_Bitch_Harlequin на Ли.ру, но так и не дописал его, по прошествии времени я понял свои ошибки, и решил перекроить эту маленькую вселенную. Посему отдаю на общий суд.
Автор: JTatuola (ПьероТТ) Название: Даже куклы становятся старше Пэйринг: Арлекин/Пьеро и др. Рейтинг: планируется NC-17 Жанры: Ангст, Драма, Повседневность, Hurt/comfort Предупреждения: BDSM, Смерть персонажа, Изнасилование, Нецензурная лексика, Underage Статус: в процессе
Глава 2
читать дальшеЗаправив за аккуратное ухо черные пряди, Коломбина критично рассматривала щеку Пьеро, покусывая губы и хмуря тонкие бровки. Казалось бы, всего лишь пощечина, а не прошло и часа, как проявились синяки. Среди массовки поэта называли фарфоровым мальчиком, из-за почти прозрачной неестественно бледной и слишком нежной кожи, которая являлась частым предметом ссор между Коломбиной и Арлекином.
Коломбина была девушкой куда более интеллигентной, чем стремилась выглядеть для окружающих. Несколькими годами раньше она подавала большие надежды своим благовоспитанным родителям, без особого труда постигая все, что только могло ее заинтересовать, от юриспруденции до стихосложения. Через некоторое время она связалась с некоей авангардной театральной труппой, для которой она время от времени участвовала в написании сценариев и создание абсурдных костюмов. Ведомая жаждой перемен, вскоре она оказалась в театре Карабасова, разорвав связи с разочаровавшимися родственниками. Она не настолько, как Мальвина, неразборчива в выборе партнеров, и скорее даже холодна в этом плане, не так стремясь замарать руки во всех смыслах. Временами в ней вспыхивает неуемная жажда творчества, и тогда у театра появляется новая глубокомысленная постановка, порой понятная разве что ее создательнице.
Красноволосая девушка аккуратно коснулась щеки теплыми пальчиками. Пьеро даже не шелохнулся, все это время флегматично глядя в пространство, сидя на стуле возле туалетного столика гримерной, не обращая внимания ни на рассматривающую его Коломбину, ни на скрестившего руки на груди Арлекина, что стоял в дверях. Девушка, наконец, закончила изучать лицо поэта и подошла к своему названому брату. -Я ведь не один раз говорила тебе, у него легко появляются синяки, вам на сцену вечером! – возмущено прошипела она, потрясая маленьким кулачком. Арлекин пожал плечами: -Прости сестренка, он меня вынудил. Коломбина поджала губы. - "Я ненавижу", - присмирев, Уста промолвили, а взгляд Уже сменил на милость гнев, И ночь с небес умчалась в ад, – тихо проговорил Пьеро, откидываясь на спинку стула. -У тебя по этому поводу родились стихи? – насмешливо фыркнул Арлекин. Пьеро не отреагировал. – тоналкой его замажешь и делов-то.. А хотя знаешь, оставь так, правдоподобнее будет. Пьеро закатил глаза, поднимаясь со стула, глянул на свое отражение: -Под волосами не будет видно. Не в силах больше слушать этих двоих и вообще находится с кем-либо рядом, Пьеро прошел мимо Арлекина и Коломбины, не взирая на возмущения последней и направился обратно к жилым комнатам. Поэту требовалось хотя бы пара часов сна, ночное вдохновение сопровождающееся прогулками под луной не шло на пользу его организму. Арлекин перевел взгляд с удаляющегося партнера на Коломбину, взглядом спрашивая, все ли на этом. -Не уродуй товар, – хмуро отрезала девушка, смерив рыжего осуждающим взглядом, – в шесть как штык гримироваться.
Пьеро уже провалился в глубокий сон, когда Арлекин вернулся в их комнату. Как можно тише закрыв за собой дверь, Арлекин склонился над кроватью, вглядываясь в лицо брюнета, тот явно спал не спокойно, тонкие пальцы с силой сжимали край одеяла, а сам он то и дело вздрагивал всем телом. Вздохнув, шут осторожно, боясь разбудить, провел рукой по его волосам, стал успокаивающе гладить по спине, пока поэт, наконец, не притих. У Пьеро всегда был тревожный сон, Арлекину известны лишь редкие случаи, когда поэт спал, как младенец, что случалось исключительно после секса. Временами он просыпался среди ночи с криком и в холодном поту, чем первое время пугал Арлекина. Шут в итоге был «выдрессирован» просыпаться еще до фееричного пробуждения Пьеро, прижимать его к себе и успокаивать, пока тот еще пребывал во власти сна. Система работала, и этого было достаточно, однако некоторое время спустя, Арлекин поймал себя на мысли, что и сам долго не может уснуть, если Пьеро нет рядом, что не слишком его обрадовало. Да и о том, что ему снилось, брюнет никогда не имел желания делиться, потому, оставалось только гадать, что не так с этим флегматичным парнем. -К психиатру бы тебя.. – едва слышно сказал Арлекин, отходя от поэта. «И меня, пожалуй, тоже..» - подумал он, накидывая кожаную куртку с твердым намерением проветрится.
На город опустился туман, потоками заполняя улицы и переулки, застывая густой пеленой, заставляя Арлекина чувствовать себя, как в каком-то зазеркалье, мутном, сыром и на удивление пугающем. Сумерки тенью накрыли город, капли дождя обжигающе резали лицо и ладони, город замерзал, и казалось, мир бьется в предсмертной агонии в поисках последнего источника тепла. Тряхнув головой и поправив на плече ремень от чехла только что купленной гитары, шут сбросил наваждение и, сунув руки в карманы куртки, с усмешкой отметил, что подобную погоду Пьеро находил вдохновляющей и даже отчасти романтичной. Ветер выл, силясь забраться под куртку, терзая многострадальные небоскрёбы и жилые многоэтажки, заставляя весь город дрожать. Больше всего сейчас хотелось лечь и, по возможности, умереть. Но то было бы слишком просто, словно уйти не попрощавшись. Поймав себя на подобной мысли, Арлекин сжал зубы: непозволительная роскошь, на радость Карабасову? Нет уж. Раздумывая над вопросом «Где же я в своей жизни свернул не туда?» шут решил, что стоит вернуться обратно, а в идеале найти Артемона и просто расслабиться. Шаг, ещё шаг, поворот за угол, и перед ними предстал заветный бар, кинув короткий взгляд на часы, Арлекин выругался: опоздал на десять минут, придется выслушивать выговор от "сестренки". Звякнул рингтон пришедшей смс, парень глянул на экран и, нахмурившись, поднимаясь по лестнице, на ходу открыл сообщение от Коломбины. «Ваше выступление отменено, Бари изменил программу.» - Арлекин облегченно выдохнул.
Несмотря на будний день, заняты все столики и почти все места за барной стойкой, и Буратино снует вдоль стеклянных полок с бутылками, смешивая всяческие "маргариты", "лонг айленды" и наливая пиво. Едва выдается свободная секунда, он задерживается перед сидящим за стойкой Арлекином и пожимает в приветствии протянутую ему прохладную ладонь. Буратино с неудовольствием отмечает в ярко-зеленых глазах шута неприятный стеклянный блеск. Шут приподнимается, перегибаясь через стойку и обхватывает шею бармена, притягивая к себе, склоняется к его уху, и, пытаясь переорать долбящую музыку, просит намешать ему "чего-нибудь убойного", после чего плюхается обратно на место. Буратино выпрямляется и переводит дух - на мгновение его посетило иррациональное чувство, что его сейчас поцелуют. Он наклоняется к Арлекину, пытаясь говорить отчетливо и громко - обычно его слова звучат глуховато из под натянутой на нос медицинской повязки, под которой он скрывает неприятные последствия криминальной юности. - Тебе не стоит пить здесь, ты же знаешь, Он этого не любит. Он - это Карабасов, разумеется. Хозяин не заботился о здоровом образе жизни труппы, но весьма не любил, когда те околачиваются без дела в баре или занимают возможные гостевые места. Арлекин не слышит из-за музыки, но догадывается о смысле по строгому виду Бу и отмахивается, шлепая на стойку пару помятых купюр. Буратино морщится и разворачивается к подошедшей официантке, принимает у нее заказы и отходит от Арлекина, жестами прося его подождать.
Вливая в высокий стакан ровно отмеренную одну за другой порции ингредиентов, Буратино ощущает поднимающееся изнутри глухое раздражение. Он определенно против, чтобы Арлекин мешал дрянь, которой бы он там ни наглотался или нанюхался, с алкоголем, достаточно уже он видел его полуживым на следующий день после подобных экспериментов. Заканчивая последний шот, иронично называющийся "Опухоль мозга", он ставит его на поднос официантки. Вернувшись к покручивающемуся на высоком стуле Арлекину, он обнаруживает рядом облокотившегося на стойку Артемона, возле которого вьются две барышни, по видимому, узнавшие в нем актера труппы. Они громко о чем-то беседуют, и в ответ на одну из реплик Артемона девушки синхронно взрываются фальшивым звонким хохотом. Арти радостно скалится и поднимает руку, салютуя подошедшему Буратино. В отличие от одетого почти "по-домашнему", в простую рубашку и джинсы Арлекина, Артемон облачен в что-то непомерно кожаное и обтягивающее. На его шее массивный собачий ошейник, запястье обмотано деревянными четками, которые теребит одна из девушек, полупьяненькая невыразительная брюнетка. Встречаясь взглядом с Артемоном, бармен видит в нем тот же едва заметный отталкивающий мертвящий блеск. Значит, опять нажрались чего-то вместе и пришли заливать это спиртным. Буратино устало трет пальцами висок, он хочет выпроводить обоих наверх, в жилые комнаты и уже собирается сообщить об этом Артемону, как внезапно, после пары секунд тишины, громко долбящая музыка после пары секунд тишины сменяется тягуче-ритмичной мелодией, и освещение в зале меняется. Все, включая облепивших Артемона девушек, поворачивают головы к сцене, больше напоминающую подиум. В разноцветных переливающихся лучах софитов и неизменных бликов диско-шара из-за алого занавеса появляется Мальвина. Сегодня она одета в довольно простой наряд - по сравнению с костюмами для спектаклей - полностью облегающее тело черное кружево, подчеркивающий талию простой черный атласный корсет - никаких украшений - и, разумеется, туфли на высоченной шпильке. Из зала раздаются одобрительные выкрики и аплодисменты, некоторые сразу начинают подтягиваться к сцене. Арлекин картинно хватается за сердце, Артемон оглушительно свистит. Обычно Мальвина не выступает по будним дням, работают девочки "попроще", так что присутствующим в баре сегодня весьма повезло. Девушка движется вперед в луче света, безупречно-отточенным плавным шагом. Дойдя до середины сцены, она останавливается и взмахивает рукой в кружевной перчатке, неуловимым движением распуская прическу, и даже девушки в зале не могут сдержать завистливо-восхищенных вздохов. Роскошная густая волна ярко-синих волос опускается ниже округлых обтянутых кружевом ягодиц, Мальвина картинно встряхивает ими и продолжает движение по сцене. Волосы - предмет ее высочайшей гордости, действительно великолепные, стали ее фирменной фишкой, она играла с ними, периодически меняя цвет от пастельно-голубого до чернильного синего, но, никогда не изменяя этой гамме. Мальвина доходит почти до края сцены и начинает плавно танцевать, ее движения действительно завораживают и восхищают, а она кажется фарфорово-безупречной, ультрамариновые волосы полыхают и переливаются в лучах софитов.
Теперь уже у сцены заворожено столпились почти все посетители. Буратино выходит из легкого ступора, чувствуя, как его тянут за рукав - это Арлекин привлекает к себе внимание, тычет пальцем на лежащие перед ним деньги. Бу качает головой и замечает краем глаза, как Артемон, активно раздвигая толпу, пробирается к сцене, встает на нее коленом, уже собираясь взобраться, но Мальвина отпихивает его носком лакированной туфельки, чуть растягивает в улыбке пухлые губы, смотря на своего партнера сверху вниз. Это тоже часть их непрекращающейся игры. Бу отводит взгляд от сцены и видит, что к Арлекину заботливо склонилась Коломбина. Она сегодня выглядит непривычно строго, выполняя роль администратора, и одета в узкий красный пиджачок, напоминающий смокинг и облегающие брюки, ярко-алые волосы собраны в конский хвост. Девушка разворачивает лицо Арлекина к себе и хмурится, он что-то возражает ей, активно жестикулируя. Коломбина вскидывает пронзительный льдисто-синий взгляд на Буратино и властным кивком показывает ему на дверь с табличкой "Только для персонала", которая ведет на второй этаж, в жилые комнаты актеров, сгребает деньги и заталкивает их в карман полурасстегнутой рубашки Арлекина. -Идем, - чеканит она не терпящим возражения тоном и берет парня за руку повыше локтя. Арлекину ее пальчики кажутся обжигающе-горячими. -Давай лучше я, - говорит Буратино, хотя не сомневается, что девушка справилась бы и сама. - Подмени меня.
Лет пять назад я публиковал это же произведение под ником ПьероТТ, в соавторстве с Mad_Bitch_Harlequin на Ли.ру, но так и не дописал его, по прошествии времени я понял свои ошибки, и решил перекроить эту маленькую вселенную. Посему отдаю пилотную главу на общий суд.
Автор: JTatuola (ПьероТТ) Название: Даже куклы становятся старше Пэйринг: Арлекин/Пьеро и др. Рейтинг: планируется NC-17 Жанры: Ангст, Драма, Повседневность, Hurt/comfort Предупреждения: BDSM, Смерть персонажа, Изнасилование, Нецензурная лексика, Underage Статус: в процессе
Глава 1 (пилот) читать дальше Арлекин всмотрелся в янтарную жидкость в своем стакане. Еще две такие порции, и наступит долгожданное состояние безразличия. Алкоголь уже давно не обжигает горло, а для шута он был сейчас, как котику сметанка. Опрокинув в себя стакан и откинувшись на спинку потрепанного кресла, Арлекин прикрыл глаза, и по привычке сбросил из-за головы руку на кровать, ища вечно холодные бледные пальцы, однако наткнулся лишь на складки покрывала. -Блядь.. - парень нахмурился и отдернул руку, уже позабыв, что еще днем Пьеро молча ушел. Тучи заслонили все небо, яркие огни вывески бара, словно маяк в тумане завлекали посетителей, приглашая спрятаться от дождя, что играл свою мелодию по стеклам, согреться в объятиях мускусного запаха наслаждения и парах алкоголя, а может даже пары-тройки девиц - насколько хватит денег, потерять рассудок или девственность, как повезет. Арлекин взболтнул бутылку и разжал пальцы, позволяя ей глухо упасть на пол и закатиться под кресло. Последняя. Вздохнув, нехотя, парень поднялся с кресла и покинул комнату, намереваясь достичь желанного ему состояния, слегка покачиваясь, прошел к лестнице, ведущей к бару, что на первом этаже, увеселительного заведения в котором он и остальные участники театральной труппы проживают уже не один год. На первой же ступеньке, мимо пролетела, шелестя пышной юбкой и кусая припухшие алеющие губы, златокудрая с потекшей тушью девушка, отпихнув шута со своей дороги в стену. Вцепившись в перила, дабы сохранить равновесие, парень проводил ее безразличным взглядом. Наверное, клиент попался жестокий, или заплатили меньше, а может с девочками в гримерной не поделили платье. Арлекин пожал плечами. Закулисье не редко тотально отличается от сцены.
Колокольчик над дверями бара мелодично звякнул и потонул в волюме колонок исторгающих почти гипнотическую, заставляющую приковать взгляд к сцене музыку. За стеной пурпурного полупрозрачного шелка, создающего своеобразную ширму плавно в такт мелодии, демонстрируя каждый изгиб, каждую линию стройного тела, томно приоткрывая пухлые губки, дразняще проводя тонкими ладонями по груди и цепляя пальчиками трусики, извивалась Мальвина, приводя в неистовый восторг собравшуюся аудиторию.
Мальвина неохотно рассказывала о своем прошлом и, когда ее расспрашивали, как она устроилась в "театр", отшучивалась, ссылаясь на помрачившийся рассудок. Что, учитывая ее пагубную страсть к запрещенным препаратам, могло вполне оказаться и правдой. Помимо рьяного стремления заглушить собственную умственную деятельность, достоверно о Мальвине было известно только, что она исколесила полстраны, зарабатывая на хлеб сомнительными рода услугами, пока не встретила Бари, вывезшего труппу на гастроли. Тогда она, разумеется, была вовсе не Мальвиной, а какой-нибудь весьма прозаичной Мэри. Он узрел в девушке не ограненный алмаз и немедленно включил ее в штат. По возвращению в родной город Карабасов активно принялся делать из провинциальной золушки выхоленную томную принцессу и весьма в этом преуспел. Природные данные Мальвины – безупречные формы в сочетании с фарфоровым пухлоротым личиком и водопадом синих волос - обеспечивали ей бешеную популярность. Сразу же ее заприметил и Дуремар, пообещав золотые горы или, скорее, инъекции, чем снискал некоторую долю ее симпатии.
Коротко кинув взгляд на сцену, Арлекин со всей грацией какая могла быть в его далеко не трезвом состоянии, прошел мимо столиков и посетителей к барной стойке, и устало уселся на высокий стул, жестом подзывая к себе бармена – Буратино. Буратино обладал врожденной хитрожопостью, и с юных лет крутился в сомнительных компаниях. В том числе и в компании Карабасова, наркодилера Дуремара, мошенника Базилио и прочих нелицеприятных субъектов, выполняя всяческие грязные делишки. Субъекты были и более лицеприятные, взять того же Алекса, бывшего тогда еще Алисой, либо вполне приятную бабулю Тортилу, башлявшую краденым или заложенным золотишком. После смерти старика Карло, Буратино взял под крыло Карабасов, обеспечив "помощь" в распоряжении наследством, но, в конечном счете, пристроил парня, дав ему крышу над головой, приличный оклад, официальную ставку бармена, но и подпольные делишки не прекратились, хотя часть преступного контингента на время разъехалась из города по делам разного рода сомнительности.
-Мне как обычно. Приветливо улыбнувшись, бармен схватил с полки стакан, ловко подбросив и прокрутив в руках бутылку, поставил перед другом так недостающий Арлекину виски. Шут насмешливо фыркнул, не может он без этих выкрутасов. Кивнув в благодарность за выпивку и отсутствие лишних вопросов, Арлекин едва успел протянуть руку к стакану, как налетевший вихрь, имя которому Артемон, врезался в шута, опрокидывая содержимое бокала на барную стойку. -Каким ветром, клоун? – дыхнув на Арлекина перегаром, Артемон кивнул Буратино, - Кагор. -Плюс штраф за пролитый алкоголь, – с улыбкой кивнул бармен, вытирая лакированное дерево и одновременно выуживая из-под стойки бутылки. -Держись от меня подальше! – рявкнул Арлекин, раздраженно скидывая с себя друга в рядом стоящий стул. Артемон покачнулся, цепляясь за столешницу неприлично длинными для парня ногтями-когтями. Мальвине нравилось подпиливать их, заостряя, как пики и запрещала ему их стричь, мол, для образа в самый раз. Артемон хрипловато усмехнулся, обнажая зубы: -Грубишь, сучонок, и уже надрался? Отмахнувшись, рыжеволосый подпер щеку рукой и, взяв стакан, огляделся по сторонам. На сцене началось новое представление, а мимо ничуть не стесняясь, прошла полуголая Мальвина, подмигнув Арлекину и звонко шлепнув своего напарника под выступлениям по заднице, чем заставила шута закатить глаза от наигранного “Рвав!”. Парень шумно выдохнул и опрокинул в себя очередную порцию “портала в другую реальность”. В ушах шумело, громкая музыка била по голове отбойным молотком, Арлекин сморщился, еще пару стаканов и будет совсем плевать. -Чего такой хмурый? – посчитал нужным поинтересоваться Артемон, пихнув друга в плечо, попутно поправляя на груди розарий, и ловя на себе взгляд одной из посетительниц.
Артемона выдавал легкий акцент и золотистая кожа. Он был главным любимцем посетительниц, атлетично сложенный, распространяющий ареал маскулинности и всем своим бархатно-лоснящимся видом создающим впечатление заморского принца. Однако, только внешне. Нет, безусловно, ему нравилось, увлекая очередную посетительницу, играть роль джентльмена - чуткого и романтичного, да к тому же и набожного, гонимого в родной стране и прочее, прочее. Арлекин, краем уха слушая эти его россказни, до слез подвывал от смеха в плечо Буратино. Как бы то ни было, ничуть не меньше Артемону нравилась его роль в дог-плейной постановке, напарницей в которой ему была Мальвина. Коротко говоря, Мальва была его госпожой, а он послушным рабом в наморднике. Двойственность вообще была присуща многим участника труппы.
-Заебался. – мрачно ухмыльнулся шут. Артемон ехидно тявкнул, а оценив выразительное молчание и взгляд Арлекина, вовсе до неприличия громко расхохотался, почти заглушая шум и гогот посетителей. Шут почувствовал, как дергается его бровь. Глубоко вдохнув, мысленно упрашивая себя ни на кого не наорать, Арлекин подал знак Буратино с просьбой повторить.
Несколькими часами и количеством выпитого спустя, дыма в баре стало больше, музыка тише, посетителей в общем зале меньше. Усладив свои эстетические вкусы, большая часть клиентов разбрелась по чил-аутам . Буратино в очередной раз за долгие годы работы барменом убеждался, что трезвому пьяного не понять, но этот факт не отменял того, как сильно его забавляет поведение Арлекина, который еще несколько минут назад пытался танцевать, и теперь смотрел расфокусированным взглядом в пространство, опираясь рукой на дремлющего на барной стойке Артемона. -Я ведь пытался, я говорил ему “что ты ноешь блин все время?” - заплетающимся языком куда-то в потолок пробормотал Арлекин. -А? – храпнув, Артемон резко приподнялся, почти скидывая с себя друга, - а он чего? -Кто он? – с трудом сфокусировав взгляд на брюнете, спросил Арлекин. -Пиро! – Артемон икнул и стыдливо прикрыл рот ладонью, взглядом прося прощения у полупустого зала. -Очень приятно, Арлекин. – Кивнул шут, пожав другу руку и, повернувшись к бармену, взял стакан, не обратив внимания на вновь упавшую на стойку кудрявую голову. -Арти как обычно.. – усмехнулся Буратино, - а где Пьеро? -Ушел, бродит, наверное, где-нибудь, сочиняет что-нибудь и предается трагическим воспоминаниям о прошлом, – мрачно ответил Арлекин, изучая взглядом жидкость в стакане. -Ты из-за него так? – Буратино удивленно вскинул брови, эта парочка, конечно, всегда была странной, и все давно привыкли к их, мягко говоря, не стандартным отношениям и поведению на публике больше напоминающее стокгольмский синдром, нежели возвышенные чувства, но подобные жесты были не свойственны угрюмому поэту. -Глупости, мне плевать, - ответил шут, опершись локтями о стойку и зарываясь пальцами в рыжие пряди. -Вы поссорились? Арлекин покачал головой и сладко зевнул: -Все как всегда, не понимаю, чего еще ему не хватает ммм…, - за спиной Арлекина легко цокнули каблучки, и тонкая девичья рука вплела пальцы в его волосы на затылке, мягко массируя голову. -Ты завтра должен быть как огурчик, братишка, у нас репетиция, - усмехнулась подошедшая Коломбина, откинув с плеча красные волосы. -Подмени меня ненадолго, - попросил ее Буратино, осторожно стаскивая едва стоящего на ногах Арлекина со стула, и заботливо повел его вверх по лестнице к комнатам, стараясь не слушать невнятное бормотание друга, что он еще “ого-го” и может хоть всю ночь кутить - знает, что тому уже затравленный организм не позволяет, да и не мальчик уже.
В отличие от многих "актеров", Арлекин был местным. И попал в театр через бар впервые в компании тогдашних друзей. Бог уж там знает почему, кто-то из работников, возможно и сам Карабасов, увидел в парне неограненный алмаз. Поначалу парень не воспринял предложение всерьез, - мол, это я тут у вас буду в блестках и перьях скакать - но через несколько недель пришел сам. Вероятно, не последнюю роль в этом сыграла его болезненная самовлюбленность и желание быть, наконец признанным и обласканным пусть и в таком странном жанре. Коломбину он в качестве артиста привел в восторг, поскольку она увидела в Арлекине множество граней. Поставив его в несколько пар, как с уже опытными парнями, так и с разного вида и опыта девицами, в конце концов, она остановила выбор на новеньком Пьеро, поскольку заметила между ними пресловутую "искру". Номер их представляет из себя относительно легкую садо-мазо-постановку, но пока все время дополняется и дописывается. Сам Арлекин - личность непонятная даже для самого себя. Он абвивалентен, легко кидается из крайности в крайность, легко "загорается" и так же легко "потухает", и стремится "попробовать все" как раз в том плохом смысле. Его чрезмерная самовлюбленность, как ни странно, уравновешивается частым внутренним самобичеванием и самокопанием. В жизни он, впрочем, большую часть времени блистает, щедро раздаривая налево и направо свое саркастическое остроумие. На почве темпераментов тесно сошелся с Артемоном, настолько тесно, что, гм, пару раз бывало.
На счастье Буратино, шут сам достал ключи от комнаты, и даже попал ими в замочную скважину, правда, не с первого раза. -Не умеешь ты пить.. – Буратино сгрузил “тело” на кровать, которое в ту же секунду отключилось от реальности.
Утро вновь дало понять, что жизнь нуждается в принудительной раскраске, серость сочилась из окна, проникала сквозь трещины в бетоне, пробиралась в тончайшие щели под подоконником. В воздухе витал запах сырого асфальта, длинные пальцы прошлись по омытому дождем еще влажному подоконнику, левый уголок тонких губ чуть приподнялся в подобии улыбки. Пьеро прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной, нарушаемой лишь едва слышным дыханием Арлекина на кровати, и изредка ударяющейся о стенки чашки с кофе маленькой ложечки. Дождь всегда приносил ему утешение.
Пьеро, оказался в труппе, пытаясь устроиться светооператором или звукотехником, но с подачи впечатленной типажом юноши Коломбины стал едва ли не "примой" труппы. Хотя для этого ему и пришлось пройти через тяжкие тренировки, в целом Пьеро ощутил себя в своей среде, не считая вызывающих у него дискомфорт гомоэротических постановок. К большой радости режиссуры Пьеро обнаружил в себе еще и музыкальный талант, хотя стесняется его по непонятным причинам. Находится в довольно теплых дружеских отношениях с Коломбиной, разделяя и дополняя ее творческие идеи, хотя против некоторых он и категорически протестует. Пьеро носит темные волосы чуть выше плеч, предпочитает одежду свободного кроя в основном в черно-белых тонах, и вне театральных постановок часто избегает телесных и вербальных контактов. Он неразговорчив и неулыбчив, но скорее флегматик, чем меланхолик. О прошлом известно с его же слов, что приехал он налегке из другого города.
Шумно выдохнув сигаретный дым, брюнет перевел взгляд на Арлекина, завозившегося на кровати, и тяжело вздохнул, тихо выругавшись: -Твою мать.. Шут приглушенно застонал, с трудом разлепляя глаза. -Как ярко, как вы так живете… - Арлекин спрятал лицо в изгибе локтя, хрипло вдохнув, - зачем ты раскрыл шторы? -Уже утро, – тихим голосом ответил Пьеро, стряхивая пепел в банку из-под кофе и вновь отворачиваясь к окну. С трудом заставив себя сесть, Арлекин взлохматил и без того торчащие в разные стороны волосы, и окинул партнера взглядом. Сжимающие сигарету пальцы слегка подрагивают, черные пряди висят сосульками, с некоторых еще падают капли воды, как всегда безэмоциональное выражение на бледном лице, синяки под чуть покрасневшими глазами. Арлекин нахмурился, сразу сообразив, что Пьеро не спал. -Ты ведь не куришь. -Не курю. – Согласился Пьеро, поднеся сигарету к карнизу и затушив ее об стекающие капли воды. Встретившись с ним взглядом, шут скривил губы – брюнет ждет вопроса о прошлой ночи, нет уж. Нащупав на прикроватной тумбочке сигареты, Арлекин прикурил, с омерзением затягиваясь, горло драло, нестерпимо хотелось пить, в голове будто застрял шарик для пин-болла и теперь бился об черепную коробку. Опустив взгляд, Пьеро заметил бугор в области паха и, смутившись, отвернулся. -Сколько тебя трахаю, а ты все краснеешь, как девственница, - насмешливо фыркнул шут, прикрыв подушкой утренний стояк. -Помочь? – пропустив последнюю реплику, мимо ушей, как можно спокойней поинтересовался поэт, бесшумно подходя к партнеру. -Сначала у врача проверься, откуда мне знать, кому еще ты помогал ночью. – Арлекин оскалился, поднимаясь с кровати и направляясь в ванную комнату. -Что? Я просто гулял! – возмущенно воскликнул Пьеро, поймав шута за руку холодными, как лед пальцами. Резкий громкий звук ударил по вискам шута. Пьеро дернулся от прилетевшей звонкой пощечины и разжал хватку, опустив голову. Шумно выдохнув, Арлекин взял его за подбородок двумя пальцами, приподнимая лицо, и осторожно поцеловал возлюбленного.
Если не существует начал, значит, не будет и концов (с)
Название: Золотой ключик Автор: Исфирь Бета: пока не бечено. Сильно ищу бету. Тип: слэш, фемслэш, гет Рейтинг: R Жанр: ангст, романс, драма Размер: макси Статус: закончен, в процессе выправки. Саммари: подростки, которые внезапно стали куклами, которых добрый дядя хочет устроить в добрые любящие руки, и все это в декорациях "Буратино" и голых стен. Предупреждение: ченслэш, насилие, моральное и физическое. Ну и будет долго, очень, и медленно)
УПД: Текст довыложен полностью. Сюда не выкладываю по причине очень большого объема - почти 240 тысяч слов. Но зато он лежит на Фикбуке, вот здесь
читать дальшеСтояла ранняя весна, и сугробы, хоть и почерневшие все еще лежали вокруг, но солнце было теплым уже по-весеннему, припекая, и две скамейки на набережной, на которые оно светило дольше всего, уже оттаяли полностью. На одной из них сидел мальчик, задумчиво глядя на скованную льдом воду и машинально отдирающие от скамейки чешуйки старой краски. Он иногда морщился и передергивал плечами, стараясь сжать спину как можно сильнее, потому что холодный промозглый ветер задувал под короткую куртку и выстужал всю поясницу, подбираясь к животу. Сегодня была среда, совсем еще раннее утро, и набережная, на которой вечерами в глазах рябило от гуляющих парочек и компаний, была абсолютна пуста. Именно поэтому она и нравилась мальчику в этот момент. По крайней мере, никто не смотрел на него. Взгляды бывали разными: неприязненными, боязливыми, иногда сочувствующими, - но все одинаково раздражали, поэтому когда он увидел пожилого мужчину, неловко опирающегося на костыль и приближающегося к нему, он снова поморщился, демонстративно вытащил из кармана куртки помятую пачку сигарет и закурил, подумав мимоходом, что нужно ему было все-таки выбирать другую скамейку. - Вы не возражаете, если я присяду здесь? – мужчина все же подошел к скамейке, и мальчику ничего не оставалось, кроме как молча кивнуть, окинув того коротким и колким взглядом из-под отросшей светлой челки, постоянно лезущей на глаза. Обычный был мужчина, лет пятидесяти на вид, в длинном сером пальто и непокрытой головой с почти полностью уже седыми волосами. Он осторожно сел, тихо охнув, и положил костыль себе на колени. Застыл, держа спину прямо, мальчик торопливо сделал еще пару затяжек и бросил сигарету. Сидеть рядом с ним было неловко, но с места мальчик сходить не хотел, терпеливо дожидаясь, пока незваный сосед уйдет. Тот, правда, идти дальше тоже не собирался, сидел, и мальчик изредка бросал косые взгляды в сторону. Мужчина смотрел вдаль, и в уголках прищуренных глаз собрались мелкие морщинки. Вдруг он повернулся к мальчику: - Давно ты тут сидишь? – усмехнулся он в шутку, показывая глазами на чешуйки краски, которых внизу, под скамейкой, было уже изрядное количество, и мальчик невольно фыркнул, будто сосед внезапно стал соучастником этого небольшого антиобщественного действия. - Не так давно, на самом деле, - ответил он. – я здесь уже который день так сижу. – Он усмехнулся и в подтверждение своих слов поддел ногтем еще один сухой кусочек краски, отрывая его от деревянной поверхности. Сосед улыбнулся понимающе и кивнул, а мальчик подумал, что так уж и быть, он согласен потерпеть того еще какое-то время. Пара сказанных слов разрядила обстановку, и сидеть рядом стало не так мучительно неудобно. Да и мужчина наконец перестал держать спину так неестественно прямо, откидываясь на изогнутую и жесткую спинку скамейки. Погода, с утра солнечная, начинала портиться, горизонт быстро затянуло серыми снежными облаками, подул резкий и влажный ветер, от которого хотелось сжаться сильнее, чтобы не выпустить из-под куртки последние остатки тепла. - Холодает, - заметил мужчина, снова поворачиваясь к нему. - Угу, - мрачно отозвался мальчик, обхватывая плечи руками. «И чего он тут сидит в такой холод?» – думалось ему. Он и сам бы ушел, если бы было, куда. Следующий порыв ветра был особенно сильным, и мальчик, вдыхая, захлебнулся холодным воздухом. Зубы начинали неудержимо стучать. - Отморозишь себе нос, - усмехнулся ему мужчина, и светлые глаза, обрамленные сеточкой морщин, сверкнули по-доброму, так, что мальчику ничего не оставалось, кроме как улыбнуться в ответ. Его нос, чересчур длинный на узком лице, всегда в детстве был предметом насмешек, но сейчас замечание соседа нисколько не казалось обидным. А мужчина, видимо, тоже замерзнув, медленно поднялся со скамейки, искривив от боли лицо, когда наступил на больную ногу. - Давайте я вас лучше провожу! – неожиданно для себя самого вызвался мальчик, резко соскакивая и даже подпрыгнув пару раз на месте, чтобы хоть немного разогнать кровь. - Если тебе не сложно, - облегченно вздохнул мужчина и снова улыбнулся ему, теперь – с благодарностью. Тогда мальчик подошел к нему, как можно осторожнее подставляя плечо, и тот, опираясь на него, медленно пошел вперед. Идти, как оказалось, было совсем недалеко, и они вскоре остановились около подъезда серой кирпичной девятиэтажки. - Ну… все, - неловко отстраняясь, сказал мальчик, и на нос ему упала первая снежинка, большая и пушистая. Он тяжело вздохнул. - Спасибо. – тепло поблагодарил его мужчина, и, отвернувшись, медленно пошел к железной двери подъезда, но вдруг обернулся. – Может, зайдешь ко мне, согреешься? Я тебя чаем напою, а у меня еще и торт вчерашний остался. Мужчина, как ни странно, опасений не вызывал: на маньяка он похож не был, да и отбиться от него, с больной-то ногой, было бы, если что, не сложно, и мальчик быстро кивну, соглашаясь. «Бывают же на свете хорошие люди», - думал он, снимая куртку и старые стоптанные кроссовки, пока хозяин квартиры чем-то гремел на кухне. Коридор был темным и длинным, заканчиваясь закрытой дверью, красивой, резной, изукрашенной причудливо изгибающимися узорами, и мальчик подошел к ней. Пальцы сами собой потянулись к вырезанным на дереве завиткам, и он медленно, словно надеясь запомнить, водил по ним заворожено. - Нравится? – раздался голос у него прямо над ухом. Мальчик вздрогнул и резко обернулся – мужчина стоял позади него, улыбаясь во все лицо довольно. - Ага, - он облегченно выдохнул, - очень красиво. - Я так и знал, что тебе понравится, - тот явно был рад происходящему. – Так что, сначала чай, или ты сразу хочешь посмотреть, что там? Он сначала кивну, а только потом понял, что поторопился, но мужчина уже распахнул толчком дверь. - Прошу, - он с осторожностью согнулся в шутливом поклоне, и мальчик с взволнованно бьющимся сердцем шагнул через порог. Комната была большой и совсем темной, окна занавешены тяжелой плотной тканью, пахло пылью и затхлостью, а на противоположной стене блестело зеркало во весь рост. А около стен сидели, стояли, лежали куклы. Мальчик сглотнул нервно, но сделал еще пару шагов вперед. - Нравится? – спросил мужчина гордо, и мальчик неуверенно сглотнул, соглашаясь. Куклы и правда были очень красивыми и точными, почти как настоящие люди, в богато расшитых костюмах, и наверняка очень дорогие. - Иди сюда, - мужчина подошел к зеркалу, и ему ничего не оставалось, как приблизиться и тоже взглянуть на свое отражение, странно искаженное, и в темноте комнаты похожее на тех же кукол, что лежали около стен, а потом мужчина с силой толкнул его вперед, и мальчик полетел в зеркало.
***
- Очнулся… - протянул с удовольствие кто-то около него. Мальчик открыл глаза и так и остался лежать на спине, глядя в высокий незнакомый потолок над собой. Он ясно чувствовал, как в него впиваются чьи-то взгляды, но желания подниматься не было, только тупая досада на себя самого. Повелся так легко, как пятилетний… Неяркий желтый свет ламп едва достигал потолка, и запыленная лепнина на нем терялась, скрываясь в тени лежал он сейчас, судя по всему, на ковре, и под пальцами он ощущал густой и мягкий ворс. Думать не хотелось, да и не о чем пока было… Вдруг его лицо накрыла чья-то тень. Над ним навис кто-то, и он удивленно округлил глаза, приглядываясь: вместо того старого извращенца, который заменил его сюда, он увидел совсем еще молодого парня, всего на несколько лет старше его. Темные волосы торчали во все стороны, как будто пригладить такие невозможно, а на лице – широкий ехидный оскал. - И правда, проснулся, - бросил тот с усмешкой в сторону, и вокруг него раздались приглушенные смешки. Ничего не понимая, мальчик сел, оглядываясь вокруг, и на всякий случай чуть отполз назад, приваливаясь спиной к бетонной стене. Комната была просторной, и очень напоминала ему ту темную, с куклами и зеркалом, только сейчас она была освещена резными светильниками, висящими по стенам, около которых сидели люди. Все они приглядывались к нему с нескрываемым любопытством, и только одна девочка не смотрела, придирчиво рассматривая себя в зеркало. - Где я? – спросил он у парня, подошедшего к нему. Сейчас тот сидел напротив на ковре, скрестив ноги по-турецки и обхватив лицо ладонями, будто тяжелая голова под своим весом может свалиться с тонкой шеи. - В стране чудес, - усмехнулся тот еще шире, глядя насмешливо, и мальчик, стоящий в углу, в тени, тихо хмыкнул, да и остальные заулыбались, оценив шутку. Вот только ему, в отличие от них, было невесело. - Скажи нормально! – вырвалось у него со злостью, и кулаки сами собой сжались в бессилии, но вкруг только захихикали, и даже та девочка оторвалась наконец от зеркала и взглянула на него. - Скоро все поймешь. – парень, сидящий напротив него, улыбался и щурился, как чеширский кот, и казалось, что еще секунда – и тот растворится в воздухе, оставив здесь только лыбящуюся голову и руки, которые ее поддерживали. «Нравится им», - мрачно подумал мальчик, оглядывая всех вокруг. Народ и правда развлекался, рассматривая его, как новую диковинную игрушку, и изредка он мог расслышать их шепотки и тихий смех, но на перешептывающихся тут же недовольно шикали со всех сторон, и те, словно опомнившись, замолкали, не прекращая улыбаться. - А тебя как сюда затащили? – миролюбиво спросила вдруг девочка с короткими рыжими волосами, одетая в обычные джинсы и футболку. – Чем он тебя взял? - Помог инвалиду до дома дойти, - буркнул он, опуская глаза, потому что не хотелось видеть противную ухмылку на лице напротив, и уже в который раз обругал себя мысленно за идиотскую наивность. - Неоригинально в этот раз, - разочарованно протянул лыбящийся, и все засмеялись негромко, наверное, и правда оценив неоригинальность. - Уже в который раз одно и тоже… А ты сразу и решил помочь несчастному старику? - Глупенький, глупенький Буратино… - едко пропела девочка с зеркалом, одетая в пышное голубое платьице, и он посмотрел на нее со всей злостью, на которую был только сейчас способен. - А ты просто заткнись пока! – парень, сидящий напротив, тут же вскочил с пола и, в два шага подлетев к девочке, ударил ее по аккуратно прибранной головке палкой, которая до этого висела у него на поясе. Хорошенькая головка девочки мотнулась в сторону, и он только сейчас понял, что та совсем маленькая, может даже младше него. – Вечно тебе нужно влезть, кода не просят! Он прикрыл глаза, тяжело вздохнув – голова, перегруженная, уже отказывалась воспринимать происходящее. Он не заметил, как вскочил другой мальчик, сидевший до этого на полу рядом с ней, и заслонил девочку собой, глядя на парня исподлобья затравленно и со страхом. За что и получил той же палкой , но не сильно, а просто как напоминание. Окружающие, однако, так и оставались сидеть, даже не проявляя никаких эмоций, словно все это было настолько обыденным, что не заслуживало внимания. - Опять ты лезешь? – весело улыбаясь, спросил тот, но мальчик молчал, только подался вперед еще сильнее, готовясь защищать. Выглядел он, по правде говоря, несерьезно – худой и бледный, с большими темными запавшими глазами, в которых сразу виден был испуг. – Отойди, не устраивай новенькому представление. - И правда, не лезь, уйди, - девочка, стоявшая до этого позади, вышла, с королевской презрительностью отодвинув того в сторону, и мальчик отошел послушно. – А чего молчать? Ему же надо осваиваться. Она отвернулась, уже готовая отойти обратно, но ей снова прилетело, сейчас чуть пониже спины, и девочка, от неожиданности зашипев, подпрыгнула. - Она, в общем-то, права, - тихо заметила светлая, как моль, девочка, и парень недовольно поморщился, но кивнул нехотя. - Вставай, - он протянул сидящему около стены мальчику руку, но тот поднялся сам, хмуро глядя на него. – Ладно, пойдем со мной, расскажу тебе что-нибудь интересное… Он отвернулся и быстро пошел к той же двери, нетерпеливо глядя через плечо на мальчика, который совсем не торопился подходить, оценивающим взглядом рассматривая обстановку. Странная была комната: весь пол застелен темно-синим ковром с узорами, по темным бетонным стенам – светильники, и пара шкафов с книгами у дальней стены. И ни одного окна, будто в подземелье… Он помнил абсолютно точно, в десятый раз прокрутив у себя в голове образ той темной комнаты с зеркалом и куклами – там были шторы, за которыми точно скрывались окна. Да и этаж шестой… Если бы не это, он бы тотчас уверился в своей мысли, что здесь обычный притоне, где подростков продают на ночь за деньги. Ему о таком часто рассказывали. Но шестое чувство, как холодок, затаившийся в груди, подсказывало, что он ошибается не в свою пользу. - Долго ты будешь оглядываться? – голос, раздраженный и резкий, заставил его вздрогнуть, выводя из размышлений. – Не бойся, налюбуешься еще. Медленно, неуверенно, мальчик подошел к дверям, которые и с этой стороны оказались изрезанными сказочными цветами и птицами. Комната, хоть и незнакомая, сейчас совсем не казалось ему опасной, в отличие от того, что его ожидало за тяжелыми деревянными створками. Но парень толкнул двери, и те легко, как от дуновения ветра, распахнулись, открывая взгляду темный длинный коридор с такими же тусклыми светильниками. И две неприметные желтовато-белые двери друг напротив друга с обеих сторон коридора. Он замер у порога, ожидая, что парень пройдет вперед, но тот вдруг склонился пред ним легко и шутливо, пропуская перед собой, и ему ничего не оставалось, кроме как пойти вперед. Пара шагов – и он услышал, как за спиной тихо захлопнулись двери. Он обернулся. - Нам налево, – улыбнулся парень весело, скрестив на груди тонкие руки, мальчик осторожно потянул за ручку на двери. Та с легким скрипом открылась. - Смазать нужно, - хмыкнул тот и пожал плечами, словно извиняясь за то, что петли скрипят. – Ты проходи, садись, твое место около двери справа, располагайся. - Какое еще место?! – громко возмутился он, но голос фальшивил из-за неуверенности. - Ты теперь здесь живешь, - тот широко улыбнулся ему, забираясь на железную спинку кровати и удобно устраиваясь на ней так, что колени оказались около подбородка. И за эту насмешку и улыбочки, которые уже успели надоесть до чертиков. Хотелось до зуда в пальцах заехать кулаком по острой скуле. – И я крайне не советовал бы тебе сейчас делать что-нибудь, – тот выразительно покосился на его стиснутые кулаки, сжимая губы в нитку. – Тебе же попадет… Ну вот и отлично, молодец, - похвалил он радостно, видя, как с усилием воли разжимаются пальцы и уходит напряжение. – Теперь будем знакомиться. Я Я Арлекин. - Это не имя, - мальчик фыркнул неприязненно, и Арлекин округлил глаза, закрывая рот ладонями, чтобы не рассмеяться во весь голос. - Зачем тебя имя? – спросил он наконец. – Здесь оно тебе явно не пригодится, как и мне, так что запоминай. Я – Арлекин, ты, как уже сказали, Буратино. - Да пошел ты! – невозможно было сдержаться, глядя на нахальную рожу, и кулак полетел вперед, однако цели не достиг. Парень легко поймал кулак в свою руку, сжимая его, как в тисках. - Я тебя предупреждал… - улыбался он еще шире, показывая острые клыки, и мальчик сжал зубы, смотрел упрямо, стараясь не поморщиться от боли. – Хочешь ты этого или нет, но теперь тебя будут звать Буратино. Сам виноват, не надо было ходить в гости к незнакомым людям, - смеялся он, еще чуть сильнее стиснув пальцы, и мальчик наконец скривил болезненно губы. Рука тут же разжалась, и Арлекин продолжал, как ни в чем не бывало. - Так вот, слушай дальше. Когда всеми нами любимый старичок толкнул тебя в зеркало в той комнате, ты стал куклой. - Мальчик нахмурился и вскинул глаза, не понимая. О чем говорит этот придурок напротив. – Не веришь? – тот с готовностью заулыбался снова, словно был доволен предугаданной реакцией. - Что за бред! – фыркнул он, глядя на Арлекина, как на сумасшедшего, но тот лишь кивнул с притворной грустью, опустив уголки рта вниз. - Увы. Все так и есть, - развел он руками. – И сколько бы ты ни смотрел на меня, как на идиота, это ничего не изменит. Вся ситуация была нереальной до абсурда. Обыкновенные люди, такие же подростки, как и он сам. Обыкновенная обстановка, очень сильно похожая на детдом, из которого он успешно сбежал. Но худой парень, сидящий напротив него, смотрел ему прямо в глаза с таким превосходством и пониманием, что у него невольно начинали закрадываться сомнения. Либо в своей вменяемости, либо во всем мире. В животе все туже закручивался тяжелый комок от предчувствия чего-то непоправимого. Мальчик вздохнул глубоко и снова сжал кулаки, на этот раз – чтобы придти в себя. Ногти с силой впивались в ладони, эта легкая боль отвлекала и помогала держать себя в руках. - Ты молодец, - кивнул ему Арлекин, - верно заметил. Мы почти что люди, только ненастоящие. - Как – ненастоящие? – переспросил он тупо и умолк. Как он мог быть ненастоящим? Он поднял руку и поднес к лицу, внимательно разглядывая белые ложбинки от ногтей на ладони, которые постепенно разглаживались. Но была в голосе Арлекина та твердая уверенность в своих словах, которая заставляла его усомниться. - Не веришь? – протянул тот довольно и тут же заулыбался так, будто приготовил еще какую-то злую шутку специально для него. – Дай мне руку! Ему было странно и непонятно, когда он протягивал парню руку, и тот резко схватился за нее, удерживая накрепко. - Да расслабься ты! – прикрикнул он. – Успокойся, ничего с тобой не случится. Даже больно не будет… почти. – Пока он говорил, мальчик чуть расслабился, и тут резкая боль пронзила всю руку до локтя. - Ты что?.. – и умолк, глядя на то на собственную правую кисть, на которой сейчас не хватало пальца, то на сам палец, лежащий сейчас на раскрытой ладони Арлекина. Тут его резко замутило, он тяжело сглотнул и прикрыл глаза, откидываясь назад, а перед глазами все еще стояла та же картинка. Крови не было. Ни капли, как и кости. Вообще ничего похожего, только белоснежный, будто отлитый из пластика шарнир и правильная круглая выемка под него. «И правда, совсем как у кукол…» - он нервно хихикнул пару раз, совсем не готовый открыть глаза. - Понравилось? – хмыкнул Арлекин, судя по голосу, довольный донельзя произведенным эффектом. – Успокойся, не нервничай ты так, – продолжал смеяться он, - это всего лишь палец. Я же не руку у тебя выдернул. Хотя разницы, если честно, нет никакой, тут все дело в принципе… Ну, все, прекращай! Давай, поднимайся! – он резко дернул мальчика на себя за кисть, которую до сих пор держал в своей руке. - Вставь на место, - прохрипел мальчик севшим мгновенно голосом. Почему-то в голове из здравых мыслей сейчас была только эта. - Легко! – подмигнул ему Арлекин, от души развлекаясь. Тихий, чуть слышный щелчок – и палец был на своем родном месте. Мальчик пошевелил им неуверенно – не болит, да и сгибается так же легко, как будто живой… Он смотрел на свою руку, как будто видел впервые, не в силах отвести взгляд. - Убедился теперь? – Арлекин лыбился хитро и чуть насмешливо, и Буратино успел подумать, насколько ему подходит эта роль. - И дальше что? - А дальше… дальше самое интересное! – от показного восторга Арлекин даже прищелкнул пальцами. – Только расскажи сначала, откуда ты? То есть, я имею в виду, почему он тебя взял? Он большой затейник, наш Карабас, он обычных счастливых деток из нормальных семей не притаскивает. Благодетель, тоже мне, - фыркнул он. - Я из детдома сбежал, три дня назад… или четыре… - буркнул он недовольно, пытаясь про себя прикинуть, сколько времени он пробыл без сознания. Казалось, что совсем немного, но в голове все плыло и расползалось в разные стороны от нереальности происходящего вокруг. – Он сам ко мне подошел, когда я на скамейке сидел, да еще и хромым прикинулся. - Да, это он любит… - протянул Арлекин, кивая задумчиво. – Ну да ладно, перейдем к сути. Ты, наверное, читал в детстве замечательную, интереснейшую сказку про Буратино и Золотой ключик? Ну, или тебе читали, без разницы… - Угу, - кивнул он, хотя в глубине души опять начинало появляться раздражение, хотя сказку эту он в детстве любил, даже перечитывал не раз. - Значит, должен знать, о чем речь идет. И ты здесь будешь главным героем, – усмехнулся он снова широко и наконец-то переполз со спинки кровати на матрас, мягко спружинивший под ним. – Я, как тебе уже сказал, Арлекин, те два идиота, устроившие перед тобой сцену, Пьеро и Мальвина. Кроме них у нас есть Николас, - это тот, который в углу стоял, - и Леонардо, ты с ним чуть позже познакомишься, - фыркнул Арлекин едва заметно, - он пока пребывает в местах не столь отдаленных. - Это где? – спросил Буратино настороженно. Вполне разумно опасаясь самому оказаться в этих местах. - Ну… - Арлекин закатил глаза и пожал неопределенно плечами, - ты же помнишь, что у карабаса в сказке была симпатичная семихвостая плеточка… Так вот, я бы тебе не советовал не сделать что-нибудь, - он выразительно поднял брови, сделав ударение на «не» и продолжив, заметив, как Буратино удивленно округлил глаза. – не думай пока об этом. Да и вообще не думай, целее будешь. Кроме них у нас есть еще Элиза и Каролина, помнишь, они чуть вдалеке от тебя стояли. Каролина рыжая, Элиза светленькая. Ну да сам скоро разберешься, - подмигнул Арлекин ему снова, на этот раз – заговорщицки, но Буратино сейчас, если честно, было не до них. - А этот… который… - начала он с показным равнодушием, делая вид, что забыл имя. - Леонардо? – с готовностью подсказал Арлекин. - Да, он. – Мальчик опустил глаза, мельком который раз бросив взгляд на собственный палец. – Он что-то сделал не так? - Он всегда все делает не так. , - фыркнул пренебрежительно Арлекин. – Вечно только и делает, что злит нашего Карабаса. - Для чего? – ему и правда было интересно. - Спроси у него сам. Может, он тебе ответит. Но вообще он такой, геройствует постоянно… - Ясно… - протянул Буратино, мысленно уже посочувствовав неизвестному Леонардо. - Я вижу, тебе полегчало, - усмехнулся Арлекин, - а то фокус с пальцем тебя сильно впечатлил… - Впечатлит тут, - задумчиво протянул он, оглядывая свою кисть со всех сторон. Первоначальный шок, действительно, прошел быстро, оставив после себя горькое и тягучее послевкусие. Будто его собственное тело и не его вовсе, а чужое, пластмассовое, пусть и бежит по венам кровь, и бьется сердце. - А голову можно так же оторвать? – пришла к нему неожиданно новая мысль. - Ты понял суть. – широко улыбнулся ему Арлекин. – Можно. Можно даже к чужому телу приставить. Я сам не пробовал, а вот девочки знают, у них и спроси, если интересно. Буратино кивнул. - И что мы должны делать? – спросил он, пытаясь окончательно уяснить правила. - Играть! – Арлекин театрально вскинул голову, расправив плечи и руки, как крылья за спиной, и тряхнул и без того взлохмаченными волосами, взглянув на изумленно поднявшего брови Буратино. – Мы выступаем на сцене. Ну и прочее по мелочи, ты быстро поймешь. И не зевай! – и по затылку шутливо прилетела увесистая затрещина.
***
«Все настоящее», - сколько он ни сдерживал себя, пытаясь оценить все критически, однако глаза удивленно расширились, стоило ему только оказаться в закутке, отгороженном от сцены тяжелым и пыльным занавесом. Золотые узоры на бархатном темно-красном фоне переливались и блестели в полумраке так. Что ему на мгновение показалось, что он попал в настоящую сказку. «В настоящую…» - кисло улыбнулся он, останавливаясь чуть поодаль и оглядывая других… людей? Или все-таки кукол? Разряженные в яркие наряды, с лицами, накрашенными так сильно, что казались живыми масками, они все мало походили сейчас на себя. Встали по стенкам, молча и уставившись в дощатый пол, и Буратино подумал, что прямо сейчас спрашивать ничего не станет – слишком велико было напряжение, да и чувствовал он себя очень неуверенно, стараясь спрятаться в полумраке подальше и скрыться от чьего-нибудь случайного взгляда. Когда Арлекин с утра кинул ему на кровать разноцветный комок одежды, Буратино сначала не понял ничего. - Это что? – спросил он, презрительно скривив губы, чтобы показать все свое отношение к тому цирку, в котором его хотят заставить участвовать. - Твой костюм, - улыбнулся Арлекин в ответ довольно и широко, как кот, съевший хозяйское мясо. – И я бы тебе советовал его все-таки надеть, - усмешка стала жестче, - хотя ты, конечно, можешь и отказаться. - Могу? – переспросил он недоверчиво, оглядывая всех, сидящих в спальне. Никки смотрел на него с нескрываемым интересом, даже рот приоткрыл. Арлекин выжидал, Леонардо лежал на своем месте и делал вид, что его здесь нет, однако глазом косил, и даже Пьеро замер, с осторожным любопытством поглядывая на него из-под длинных черных ресниц. - Конечно, можешь, - Никки улыбнулся ему и подкрутил еще сильнее блестящую от лака светлую прядку у виска. – Но тогда с тобой лично будет разговаривать сам Карабас. Не обрадуешься, - он выразительно округлили подведенные глаза и покосился в сторону Лео, продолжавшего безучастно смотреть в потолок, затянутый паутиной. Неожиданно тот поднялся на локте и хмуро посмотрел на Буратино. - Лучше одевайся сам, - тяжелый взгляд впился ему в лицо, - и не испытывай терпение, у него его нет совершенно, - Лео напоследок скривился и откинулся обратно на подушку. - Смотрите, даже Лео понял! – Арлекин в притворном удивлении взметнул брови и округлил рот. – Что с тобой? В этот раз прилетело особенно сильно? - Лео не собирался отвечать, отвернулся в сторону, и Арлекин снова посмотрел на Буратино, уже без ставшей привычной усмешки – Короче, или ты переодеваешься сейчас же, или будешь висеть на гвоздике на стенке у Карабаса всю ночь, пока ему не надоест тебя бить. Буратино хотел переспросить, что значит это «висеть на стенке», но потом подумал, что не хочет этого знать пока. Леонардо появился вчера ночью, когда все остальные уже уснули. Тихо, стараясь не издать ни звука, прокрался неловко к своему месту, морщась от боли, быстро скинул с себя одежду, переоделся и залез под тонкое одеяло, но Буратино все равно успел оценить ярко-красные, будто ненастоящие, полосы и кровь на спине и поежиться. Леонардо судорожно втянул в себя воздух, а потом задышал глубоко и ровно. Только спустя полчаса Буратино решился посмотреть в его сторону, благо их кровати стояли прямо друг напротив друга. Лео уже спал, нахмурившись и зажав в кулаке уголок подушки. А он сам еще долго не мог уснуть, проворачивая в голове свои далеко не радужные мысли и рассматривая в темноте лицо парня напротив, спящего в неудобной изломанной позе. Теперь Лео валялся на кровати на спине, как ни в чем ни бывало, и искоса бросал на него заинтересованные взгляды, но знакомиться не хотел. При свете оказалось, что у него отросшие чуть ниже подбородка золотисто-рыжие волосы и что он здесь самый старший. Посмотрев на него в последний раз – все тот же безучастный взгляд в потолок, - Буратино резко выдохнул и стянул с себя одежду, натягивая взамен то, что любезно кинул ему Арлекин. Оказалось, что у него все не так страшно, как он предполагал, глядя на Никки: ему выдали светлые коротенькие шорты, похожие на те, в которых раньше он любил бегать летом, ярко-голубую рубашку, легкие светлые кроссовки с цветными шнурками и зачем-то белые носки. - Какой ты хорошенький! – Никки игриво положил подбородок на ладони, и Буратино подумал, что пока стоит играть по их правилам… Пока он ни разберется в них и ни найдет выход. Остальные тоже переодевались, а Арлекин в красно-клетчатом костюме уже сидел, замерев, возле Пьеро, который сосредоточенно выводил кисточкой что-то у него на лице. - Ты следующий, Буратино, - с издевкой протянул он, повернув голову резким движением, отчего кисть сорвалась и по белой щеке расползалась красная полоса. – Аккуратнее! – раздраженно бросил он, и Пьеро весь сжался, не зная, куда деть глаза и руки, а потом, опомнившись, стер полоску куском ваты. - Что, сегодня ты обходишься без своей любимой палочки? – сорвалось с языка раньше, чем он успел подумать, и тут же понял, что зря. Арлекин вскочил, нарисовав себе полосу на другой щеке, и проехался тяжелой тростью ему по плечу и по спине. Больше обидно, чем больно, и кулаки бессильно сжались. - Я вижу, она тебе понравилась, - засмеялся он весело. – Не волнуйся, не обделю вниманием. Теперь из-за тебя еще и лицо рисовать заново! – по затылку снова прилетело так, что из глаз посыпались искры. – Посиди, пока ждешь, не лезь больше под руку. – он снова сел перед Пьеро, подставив лицо и прикрыв глаза. Буратино отвернулся от них, упершись взглядом в Леонардо, и вот-вот готовые выкатиться из глаз злые слезы высохли. Тот тоже успел переодеться, и стоял теперь в расшитом блестящими нитками жилете и брюках, таких же золотых, как и его волосы. - Чего вылупился? – совсем не любезно буркнуло ему создание, и щеки Буратино покраснели. - Лео, ты зря столько времени сопротивлялся! – Арлекин снова развернулся с алой полоской во всю щеку, и Буратино с удивлением услышал. Как раздраженно зашипел Пьеро. - Пожалуйста, сиди спокойно, а то мы опоздаем… - тихо попросил он и снова весь сжался, но Арлекин только кивнул и спокойно подставил лицо под кисть снова. - Меня тоже будут? – кивнул Буратино в их сторону, обращаясь к Николасу. Тот уже сидел, терпеливо ждал своей очереди в темно-красном, блестящем латексом корсете. - Ага, - тот кивнул и улыбнулся смущенно, - не так сильно, правда. А пока ты не мог бы мне помочь? – неопределенно мотнул он головой себе через плечо и повернулся спиной – сзади болтались два шнурка. – Затяни посильнее. - Что за бред… - бормотал Буратино нарочито громко, зашнуровывая изо всех сил корсет. Никки только втягивал грудь и тяжело дышал. Все, что его сейчас окружало, было чистой воды бредом и идиотизмом, и от нереальности происходящего голова отказывалась соображать нормально. – Нормально так? – грубовато спросил он, и Николас быстро закивал. - Ну, все, твоя очередь! – Арлекин с черными подведенными глазами и улыбкой все щеки повернулся к ним. Вдруг его лицо напряглось, а уголки собственных губ опустились от нарисованных. – Никки, ты совсем идиот?! – заорал он, с размаху припечатывая того по пояснице, а потом рванул за шнурки, которые Буратино так долго и старательно завязывал. – Иди нахрен, хочешь удавиться – вперед, но не на сцене! Хочешь, чтобы из-за тебя теперь всем попало?! – он снова изо всей силы ударил по спине, выбивая со стоном воздух из Николаса. – Вы все больные, и почему я должен за вами следить? – он со вздохом уселся на кровать, зашнуровывая корсет на Николасе, который так и лежал, уткнув нос в подушку, и тихо всхлипывал. - Садись ко мне, - Пьеро нерешительно коснулся плеча Буратино и кивнул в сторону своей кровати, не поднимая глаз. С ним закончили довольно быстро, и Буратино мельком глянул на себя в зеркало, висящее на стене, и несчастно заломил брови. Никки уже успокоился и сидел теперь перед Пьеро, а Арлекин и Леонардо перебрасывались тяжелыми взглядами каждый со своего места. Буратино повалился на свою кровать, устраивая голову на подушке. - Краску не сотри, - бросил ему Арлекин. Буратино, и правда, раскрасили не очень сильно, но ему хватило. В зеркале за один взгляд он успел увидеть пухлые нежно-розовые губы, черные длинные ресницы и голубоватые тени вокруг глаз, которые делали его похожим на проститутку, а нарисованные круглые точки веснушек только добавляли образу легкой игривости. Когда все были разукрашены – Пьеро рисовал свою плачущую маску рисовал сам, - в комнату чуть слышно стукнулись, и в дверь просунулась рыжая голова девочки. - Вы готовы? – с нажимом спросила она, и Арлекин кивнул. – Тогда пошли. Они все вышли в коридор, сгрудившись: девчонки рассматривали со всех сторон Лео и Буратино, но через секунду Мальвина презрительно фыркнула, поджав губки и тряхнув крупными кудрями, и первая пошла по коридору, который кончился до обидного быстро – дальше были три пролета ступеней, ведущих наверх.
***
Сейчас они стояли здесь и не двигались, все по-одиночке, только Пьеро опять прилип к Мальвине, да две девочки замерли рядом друг с другом. - И долго нам так стоять? - первым не выдержал Лео, до этого невозмутимо скрестивший руки на груди. Покрытые золотой краской губы скривились. - Пока Карабас не придет, - подала голос светловолосая девочка, одетая сейчас в полупрозрачные, сверкающие перламутром при любом движении ткани. - Ясно, - Леонардо передернул плечами. - И долго еще ждать? - и тут же осекся, опустил глаза. - Я вижу, ты без меня уже соскучился... - мужчина, одетый в элегантный костюм, неслышно вышел к ним со стороны сцены, и Буратино с удивлением узнал в нем того старика, которому он помогал дойти до дома. Сейчас, правда, тот выглядел гораздо лучше. - Хочешь ко мне снова? Чуть посмеиваясь уголками рта, он положил ладонь на щеку Лео, покрытую золотой пыльцой, и медленно погладил. - Ну, стискивай зубы, стискивай, мне-то что... - улыбнулся он понимающе. - Зато ты уже согласился быть куклой и выйти на сцену, а дальше веди себя, как хочешь... Буратино видел, как Лео, не выдержав, отдернул голову, но по щеке снова легко прошлась, поглаживая, морщинистая рука, а потом тот обернулся и подошел к Буратино все с той же довольной, сытой улыбкой. - А ты молодец, хорошо себя ведешь. Учись у молодого человека, Леонардо, - он наставительно поднял вверх указательный палец. Остальные молчали, все так же глядя в пол, будто не хотели привлечь к себе внимание хоть малейшим движением. Зато теперь Карабас решил потрогать его, и Буратино, как бы ему было неприятно чужое касание, не решился дернуться. - Красивый мальчик, - проговорил тот тихо, за его спиной фыркнула Мальвина, и Буратино испытал огромное облегчение, когда Карабас повернулся к ней. - Не обижайся, ты же знаешь, что с тобой не сравнится никто для меня. Иди лучше сюда. - подмигнул он весело, и девочка в пышном белом платьице подбежала, обняла, повиснув на шее. - Одна ты меня и любишь... - остальные не рвались его разубеждать и прерывать идиллию, опустив глаза. - Начинаем? - хмуро спросил Арлекин наконец, и Карабас кивнул. - Арлекин, Пьеро, Мальвина — вы первые, - скомандовал он, - а после выступления не забудьте представить зрителям и нового Буратино. - Арлекин кивнул. - Потом Элиза и Каролина, после себя представите Леонардо, после вас — Николас. Ну что, все понятно? - Все кивнули по разу. -Тогда будьте умницами, и тогда скорее уйдете отсюда, - подмигнул он всем весело и скрылся за занавесом. Народ продолжал молчать и думать о чем-то своем. Буратино думал, что этот Карабас очень напоминает ему какого-нибудь пожилого, но бодрого еще учителя, вполне мирного и доброжелательного, вот только все здесь его боялись, и, наверное, было из-за чего. - Да объясните вы мне! - не выдержал он больше, отлепился от стены, около которой стоял, но тяжелая плотная ткань как будто гасила его голос, и он казался совсем тихим и испуганным. - Что здесь происходит, что это за самодеятельность, что я должен делать, в конце концов?! - звук волшебным образом опять затихал, становясь еле слышным. - Не кричи, будет удобнее говорить, - бросила ему в ответ Каролина, которую и правда слышно было гораздо лучше. - Здесь странная акустика. Тише говоришь — лучше слышно. - Понятно... - Буратино отвернулся, пряча растерянность. Все вокруг походило на страшную сказку, которая никак не заканчивалась, и он совершенно не представлял, как из нее выбираться. - Арлекин, что мне делать? - этот казался самым вменяемым из тройки, хотя Буратино совсем не был точно в этом уверен. - Ничего, - ответил тот, а нарисованный рот скрыл его вечную усмешку. - Просто смотри на нас, потом выйдешь и покажешься. -И все? - недоверчиво переспросил он на всякий случай. Пока что было не страшно. - На сегодня — да. - Арлекин наконец отошел от стены и приблизился к занавесу, за которым начиналась сцена. Клетчатый костюм скрадывал все тело, а побеленное лицо с нарисованной улыбкой будто светилось в темноте. За ним пошли вперед Мальвина и Пьеро, встали на секунду все трое рядом, а потом Арлекин шагнул вперед. Буратино дождался, пока на сцену выйдут все, и тоже подошел поближе, чтобы посмотреть, что именно они делают, осторожно высунул голову из-за кулис... - Не высовывайся! - шикнула на него сзади рыжая Каролина. Зрителей, как он успел заметить, было немного, человек тридцать-сорок. Они сидели смирно на деревянных стульях со спинками, обитых старой, уже давно выцветшей тканью и составленных в несколько рядов. Ничего больше он рассмотреть не успел — его с шипением «тебе-же-сказали-засунуть-свою-голову-назад-будто-не-терпится!» втянули за кулисы. - Стой спокойно и смотри лучше на своих! Буратино не хотел смотреть на «своих», а потому перевез взгляд на Лео, но тот делал вид, что его ничего не волнует, и стоял позади, все так же скрестив на груди руки. То, что происходило на сцене, скорее походило на акт публичного издевательства над Пьеро, чем на нормальное выступление, и Буратино даже посочувствовал несчастному мальчишке совершенно искренне. Пьеро с огромными, блестящими от слез глазами и трагически заломленными бровями бегал за Мальвиной, читал ей нараспев срывающимся голосом какие-то глупые стишки, и Буратино понадеялся в тот момент, что стихи не его собственного сочинения, хотя, судя по реакции Пьеро, дело обстояло именно так. «Он же не играет, он на самом деле плачет...» - ужаснулся Буратино. Мальвина смотрела на Пьеро свысока и иногда кивала благосклонно, и ярко накрашенные губы тогда складывались в подобие улыбки. Потом Пьеро ей надоедал, и она убегала на другой конец сцены в наигранном изнеможении, тогда к нему подскакивал Арлекин, как черт из табакерки, и, крутясь вокруг, едким, вкрадчивым голосом начинал рассказывать со сцены о Мальвине такое, что несчастный Пьеро отворачивался и пытался убежать, а по белым щекам текли черные дорожки слез. - Ты ведь самый большой дурак на свете, Пьеро, - его шепот въедался в уши, - ты бегаешь за этой девчонкой, влюбленный в нее по ушли, а она не любит тебя, она не любит вообще никого, она рада быть подстилкой Карабаса за красивые платья и шелковые ленты... Мальвина безучастно стояла сейчас в сторонке, задрав острый носик кверху, и даже не смотрела на тех двоих на сцене рядом с ней, как будто ее не волновали ни слова Арлекина, ни слезы Пьеро. Буратино оглянулся на остальных, надеясь, что кто-нибудь сейчас придет на помощь, и нервно отшатнулся. Леонардо стоял прямо за его спиной, впившись взглядом в троицу на сцене и сжимая кулаки до белых костяшек. Остальные были дальше и смотрели скучающе, только Николас тяжело вздохнул, заставив Буратино повернуться обратно и снова посмотреть на сцену. Пьеро наконец-то смог отвязаться от Арлекина и поспешил к девочке, но внезапно споткнулся о ловко подставленную ему под ноги ту самую палку и упал на колени. - Ты бежишь все время к ней, будто ждешь, что она когда-нибудь оценит твою верность, но посмотри на нее — ей плевать на твои слезы, а ты весь вчерашний день потратил на то, чтобы написать для нее эти глупые стихи! - его голос разносился по всему помещению, и только сейчас Буратино понял, что зал сидит, затаив дыхание и не издавая ни звука. Зато Мальвина наконец-то дождалась своего выхода, скучающе оглянула людей снизу, потом бросила взгляд на самого Буратино и медленно пошла к двоим. Протянула Пьеро ручку, и тот мгновенно ухватился за нее, как за спасительную соломинку, и вскочил на ноги, улыбаясь заплаканно ей и зрителям. Раздались первые неуверенные хлопки, вскоре превратившиеся в громкие одобрительные аплодисменты. Мальвина сделала кокетливый реверанс, Арлекин согнулся надвое, и Буратино только теперь понял, что сцена окончена и выдохнул с облегчением. Напряжение понемногу отступало, и он прикрыл глаза, переводя дыхание и заставляя себя успокоиться. Внезапно сзади толкнули в спину, шепнули: «Иди!» Он с огромной неохотой заставил себя открыть глаза снова — все трое на сцене смотрели на него, ждали, и он, сглотнув и распрямив спину до боли между лопаток, шагнул вперед, быстро приблизился к Арлекину, стоявшему с краю, остановился, глядя под ноги и чувствуя на себе десятки заинтересованных взглядов. «Будто голый на сцену вышел», - поежился он. - Привыкай и подними глаза, быстро! - резко склонился к его уху Арлекин и шепнул. Буратино сделал над собой еще одно усилие и посмотрел на зал и на людей, смотрящих на него в ответ. Зрители — мужчины и женщины, худые и толстые, но все в возрасте и хорошо одетые, - глядели на него благосклонно и улыбались, а кое-кто даже перешептывался между собой. Сбоку стоял Карабас, тоже улыбался ему и казался вполне довольным. Глаза пробежались по рядам и дальше, и нашли выход, с обеих сторон от которого стояли два совсем не сказочных качка в пиджаках. Тут наклонился, низко согнувшись в пояснице, Пьеро, за ним Мальвина, Арлекин предупреждающе хлопнул его по спине и склонился сам, а потом и ему пришлось согнуться в поклоне. Снова раздались аплодисменты и одобрительный гул, правда, уже не так громко, как раньше. Буратино увидел краем глаза, как распрямился рядом с ним Арлекин, и тоже встал, окидывая зал взглядом в последний раз, потому что остальные уже уходили со сцены. Им на смену зато сразу выбежали Каролина и Элиза, но Буратино сейчас было плевать на них. Пред глазами все шаталось от пережитого напряжения, но остальные вели себя буднично, словно ничего и не случилось сейчас на сцене, даже Лео ушел обратно в тень, отстраняясь. - Что это было? - вытолкнул Буратино из себя слова, но отвечать ему никто не торопился. Арлекин снова сидел у бетонной стены, откинув назад голову, как будто устал от представления. Мальвина застыла напротив него, возле темной, свисающей крупными складками ткани, похожая в воздушном белом платье на средневековое привидение, а Пьеро замер возле нее, весь напряженный, и казалось, что он хочет сделать еще шаг, чтобы быть ближе к девочке, но не может решиться. Буратино все же подошел к сидящему на полу парню — тот криво усмехнулся, глядя кверху. - Твою мать! - он навис над Арлекином, и тот все-таки обратил на него внимание. - Что это было? - Наше представление, - это была самая мерзкая ухмылка, какую ему только доводилось видеть. - Тебе не понравилось? - Ты больной?! Вы все больные! Как это может нравиться?! - Почему нет? Мне вот весело, они тоже не против. - Ты больной урод! Неужели похоже, что ему нравится?! - он ткнул пальцем в Пьеро, который неслышно подошел к ним и теперь стоял прямо за плечом у Буратино. - Сам и спроси, - Арлекин снова откинулся назад, давая понять, что разговор окончен. - Ты... тогда сам скажи, что за сцену вы там устроили?! - напряжение вырывалось наружу, и Буратино даже не хотел его сдерживать, хоть и чувствовал, что его начинает нервно потрясывать. - Пожалуйста, успокойся, - на белом в разводах личике Пьеро подсыхали черные дорожки от слез, но он все-таки улыбался. - Все нормально. - Но ты... - все это казалось ужасающе неправильным. - Ты же плакал... там. Слова не хотели слетать с языка, как будто завязли во рту, когда Пьеро вот так стоял перед ним, опустив голову. - Ну и что? - пожал он узкими плечами. - Ничего. - Вместо былого напряжения пришла странная апатия. Впечатлений оказалось слишком много для него за такое короткое время, и если даже Пьеро говорит, что все хорошо, то так тому и быть. Он снова оглянулся на Леонардо, ища у него поддержки. Но от стоял все так же отстранено, и, вздохнув, Буратино тоже опустился на пол, а в голове царила пустота, и это сейчас донельзя устраивало Буратино. Откуда-то сверху доносилась приглушенная медленная музыка, и он закрыл глаза. Под опущенными веками все равно мелькали картинки из прошедшего выступления, и ему совершенно не хотелось сейчас узнавать, что делают на сцене под эту музыку девочки. Насмотрелся, хватит на сегодня... - Лео! - позвал вдруг громким шепотом Николас, и Буратино только сейчас заметил, что музыку стало почти не слышно. Он открыл глаза. - Лео! Парень продолжал безучастно стоять на том же месте, даже голову не повернул на голос, но было заметно даже издали, как он напрягся. Никки нервно позвал его еще раз, но все так же безрезультатно, Тогда он подбежал к Лео и с силой затряс его за плечи. - Прекрати и иди туда, тебя же все ждут! - упрашивал его мальчик. - Я не пойду, - в голосе звучало железное упрямство. - Ну почему?! - Николас жалобно вскрикнул. - Ну сколько можно, тебе не надоело еще упираться, ты ведь уже согласился! - Я не буду делать ничего такого. - Ты идешь или нет? - сердито зашипела Каролина, сунувшись к ним из-за кулисы. - Подожди! - Николас посмотрел на нее испуганно. - Леонардо, прекрати, пожалуйста, он тебя уже убьет скоро... - Да отвяжись ты от него! Найдет себе другого смазливого придурка, посговорчивее, - прикрикнул Арлекин. Что-то вдруг толкнуло Буратино, не иначе, и он подбежал к Лео, схватил за руку и потащил за собой. Странно, но Лео даже не сопротивлялся, когда его вытолкнули на сцену. Буратино услышал, как за спиной фыркнул Арлекин, вздохнул облегченно Николас, а сам замер весь, как натянутая струна, глядя на обтянутую золотой тканью спину. Лео словно очнулся, сделал шаг, еще один, неуверенно, медленно повернулся к зрителям. Буратино видел, как улыбаются с облегчением Элиза и Каролина, когда Леонардо подошел к ним. Девочки переглянулись друг с другом и тоже согнулись в поклоне, и видно было, что теперь улыбается и Лео, а потом, когда они уже уходили со сцены под громкие хлопки, он даже помахал залу рукой. - И надо было столько упираться, - довольно выдохнул рядом с Буратино Николас и тихо ойкнул, когда под ребра ему прилетел кулак как раз проходившего мимо Лео. Не сильно, но ощутимо. - А сколько? - заинтересовало вдруг Буратино. - Да уже около недели, - ответил тот охотно. - А тебе не пора еще? - кивнул он на пустующую сцену. Музыка, смолкнувшая было, снова включилась. - Вот теперь пора, - он игриво подмигнул Буратино, послал воздушный поцелуй, от которого того передернуло, и выбежал, приветственно замахав руками и изгибаясь в пояснице. Шум сзади отвлек Буратино, и он обернулся — Лео и Арлекин уже стояли друг напротив друга, смотрела ненавидящими взглядами, выставив вперед кулаки. «Пусть дерутся... - отвернулся он, стараясь не обращать больше внимания на шум сзади. - Мне без разницы, пусть разбираются, а я встревать не собираюсь. И не хочу». Никки легко сказал по сцене, грациозно изгибаясь, стреляя весело ярко-голубыми глазками и виляя задом. Это, возможно, и выглядело бы зажигательно, но звуки за спиной не давали забыть о себе, и Буратино снова решил посмотреть, что там творится. Арлекин методично и сосредоточенно бил Лео, раз, второй, третий, и светловолосая голова дергалась каждый раз в сторону. Он замер на секунду, тяжело дыша, чтобы стереть кровь из разбитого носа, но Лео хватило и этого, чтобы вывернуть руку и вмазать тому в челюсть в ответ. «Это не мое дело», - он заставил себя отвернуться и снова посмотреть на Николаса, только отвлечься все равно не мог, прислушиваясь и ловя звук каждого удара, выбивающего из груди воздух. Девчонки так и продолжали стоять, испуганно глядя на дерущихся и тоже не собираясь делать ничего. Внезапно все стихло, и Буратино развернулся. Двое снова стояли друг напротив друга, только теперь между ними замер Пьеро, глядя полными слез глазами то на одного, то на второго. Тяжело вздохнув и пожалев о том, что все-таки ввязывается, Буратино встал рядом с ним. Двое смотрели друг на друга со злостью, но зато из их взглядов исчезла та пугающая ненависть. Уже хорошо. У Лео распухла скула и запеклась кровь в уголке губ. Арлекин наконец остановил кровь из носа. - Все? - тихо спросил Буратино, упрямо склоняя голову набок. - Все, - процедил сквозь зубы Лео и, презрительно прикрыв глаза, отвернулся. Рядом чуть слышно облегченно вздохнул и всхлипнул Пьеро, а потом снова подошел к своей Мальвине, остановился около нее, бросив короткий взгляд и тут же смущенно опустив глаза. - Все, - Арлекин отошел медленно и снова сел к стенке. - А вот и я! - влетел в ним раскрасневшийся и сияющий Николас. - А что здесь у вас случилось? Он с растерянным видом оглядывал немую сцену. - Ну и молодцы, оба, обоим и попадет, - мрачно сказала Каролина, и Арлекин только стиснул зубы до желваков на белых щеках. Лео, как обычно, было без разницы. ***
Казалось, что этот день не закончится никогда, настолько он был выматывающим, и Буратино уже почти безразлично шел по длинному темному коридору позади всех. Перед ним шел Лео, выпрямив спину до сведенных лопаток и задрав голову кверху. Иногда за ним мелькала клетчатая спина Арлекина, тот плелся, едва поднимая ноги, глядя куда-то вниз, и у Буратино все внутри начинало сворачиваться от волнения снова. Ему было совсем не интересно, что будет дальше. Впечатлений и так было слишком много, голова не хотела воспринимать еще хотя бы одну крупицу чего-то нового, и больше всего ему сейчас хотелось вернуться в ту комнату, которую сейчас, наверное, ему следует считать своей. Ему сказали, что его не будут наказывать, что он он все сделал правильно, но Карабас все равно велел идти следом за ним вместе с этими двумя. Коридор, длинный и темный, наконец-то закончился двумя дверями. Слева — надежная железная, с двумя замками, выход, справа — обыкновенная деревянная с маленькой узкой щелью для ключа. Ее Карабас и открыл, пропуская всех троих своих кукол вперед себя. Садитесь, - кивнул он им, показывая на стулья, стоящие рядом у стены. Комната, в которой они очутились, была совсем небольшой. Стол, пара продавленных кресел около него, три стула у стены, у противоположной — кухонный стол, газовая плита, холодильник и зеркало, точно такое же, как в той темной комнате, с которой все началось. Буратино сел, застыв и прикипев взглядом к его блестящей поверхности, пока ее не заслонило худое тело Карабаса. - Нравится зеркало? - усмехнулся он, и Буратино быстро отвел взгляд, мотнув отрицательно головой. Безразличие к происходящему мгновенно улетучилось вместе с усталостью. «Может, мне стоит сейчас только подбежать, толкнуть Карабаса в сторону, протянуть руку...» - мысли судорожно носились в голове, когда он представил, что зеркала на самом деле нет, есть проход, и он сможет прямо сейчас сбежать из этого больного места... - Можешь подойти, если хочешь, - Карабас улыбался, и когда Буратино неверяще вскинул глаза, то увидел, как хитро смотрит на него старик. - Нет, спасибо, - он снова отвернулся. Разочарование накрыло его с головой. Буратино понял, что что волшебное зеркало сейчас не сработает, и шанс убежать отсюда, до этого казавшийся вполне осуществимым, растаял в одно мгновение. - Умный мальчик, - похвалил его Карабас и потрепал по волосам. Сухие пальцы неприятно проехались по виску, и Буратино рефлекторно дернул головой, скидывая с себя руку, но Карабас только усмехнулся тихо и вернул пальцы обратно. Похоже, ему нравилось лапать Буратино. Да и всех остальных тоже... - Умный, но недостаточно. Тебе уже рассказали все, и теперь ты должен привыкнуть к тому, что люди любят трогать своих кукол. Особенно таких хороших, как ты, - голос был ласковым и мягким, но Буратино кожей чувствовал, как ненадежна может быть такая мягкость. Карабас наконец убрал руку с его головы и потрепал точно таким же жестом Лео. Тот в ответ только едва заметно поморщился. - Ты тоже молодец, наконец-то решил порадовать старика... Я уже боялся, что придется выкинуть плохую куклу. В голову у Буратино мелькнула мысль, что можно было бы сейчас повалить этого старого извращенца, долбануть по голове посильнее, и Лео, он был уверен, помог бы ему, но что делать дальше, он не представлял. Выход был только один, и где ключи от него, они не знали. Нужно подождать немного, и тогда, скорее всего, они смогут узнать, как сбежать отсюда. - Но ты, Арлекин... - продолжал говорить тихо Карабас, обхватив острый подбородок парня и приподняв его. - Ты очень разочаровал меня сегодня, ты знаешь... Арлекин старался отводить взгляд. Буратино видел, как тот смотрит пустыми глазами в темный дальний угол, но Карабас сжал пальцы чуть сильнее, и на щеках у Арлекина появились белые пятна. - Ну, что ты скажешь мне? - Арлекин молчал. - Я не понимаю тебя, неужели ты не думал о том, что придется отвечать передо мной? - в мягком голосе начинали проскальзывать металлические нотки. - Я еще могу понять Леонардо, у мальчика сейчас, должно быть, сильный стресс, первый раз на сцене, но ты... Леонардо, Буратино, можете идти, - бросил он им резко, на секунду повернувшись, и тут же снова вцепился в Арлекина взглядом. Буратино даже не понял, что именно сказал сейчас Карабас, когда Лео схватил его за руку и буквально вытащил за дверь. Только тогда его отпустило, и на глаза сами собой навернулись слезы, злые и бессильные, которые он поспешно вытер ладонью, чувствуя, как размазывается по лицу под рукой краска. Лео тоже выглядел не лучшим образом: смотрел бездумно на закрытую дверь и весь как будто сжался, застыл на месте. - Пошли отсюда, - громко прошептал ему Буратино, невольно прислушиваясь к тому, что происходит сейчас за дверью, но она не пропускала ни звука. - Пойдем! - Лео наконец посмотрел на него, и Буратино пошел быстро по темному длинному коридору назад, стараясь позорно не сорваться на бег. Сначала сзади было тихо, а оборачиваться ему не хотелось ни за что, но он с облегчением наконец услышал за спиной приглушенные быстрые шаги. Лео почти подбежал к нему и пошел рядом, почти прижавшись к боку вплотную, и хоть коридор и был достаточно просторным для двоих, но Буратино чувствовал себя так намного увереннее. Он вслепую нашел руку Лео и крепко сжал ее. Ладонь была влажной от пота, и пальцы холодные, как лед, но чувствовать кого-то рядом с собой в этот момент казалось жизненно необходимым. А коридор на обратном пути стал как будто длиннее, все никак не кончался, и Буратино начинал из-за этого паниковать. В этом месте вполне могли случиться и какие-нибудь фокусы с пространством, и ему совсем не улыбалось так никуда и не выйти. Только он подумал об этом, как впереди показался едва светящийся прямоугольник двери — выход. Он и Лео, и не сговариваясь, ускорились и чуть ли не бегом вылетели в тот самый зрительный зал, который сейчас казался спокойным, безопасным и чуть ли не уютным — тихо гудели под потолком лампы, ровными рядами стояли друг за другом стулья, сцена была пустой и совсем не страшной Просто обстановка, не больше, только в воздухе витал едва различимый уже запах духов. - Посидим немного? - предложил сорвавшимся голосом Лео и, не дожидаясь согласия, потащил Буратино за собой, а тот только сейчас понял, что они все еще держатся за руки. Ладонь Лео уже отогрелась, потеплела и крепко держала его пальцы. Было немного неловко, он вытаскивать руку совсем не хотелось, а потом Лео, словно тоже опомнившись, расцепил пальцы. Они сидели молча, и Буратино искоса разглядывал Лео, чтобы не думать о чем-нибудь другом. Тот задумался о чем-то, сидел, сцепив пальцы в замок, и Буратино подумал, что Арлекин зря назвал его смазливым. Со сведенными у переносицы бровями и напряженным взглядом в никуда, с опущенными золотыми уголками губ и крепко, до желваков стиснутыми челюстями, но был сейчас красивым как-то неправдоподобно, и внезапно стало кристально ясно, почему Карабас так сильно захотел его в свою коллекцию. Мыли были странными донельзя, но лучше уже так, чем думать о том, что произошло только что в той маленькой комнатке за тяжелой деревянной дверью, и Буратино с удвоенной силой цеплялся взглядом за сидящего рядом с ним Лео, благо тот молчал и не обращал пока на него внимания. Длинные тонкие пальцы, проступающие голубые прожилки вен и белые в лампах дневного света костяшки. На шее едва заметно бьется жилка, ровно и размеренно, и длинная прядь волос заправлена небрежно за ухо, а в мочке блестит красный камушек сережки, крупный и яркий, и на его гранях играет, преломляясь, свет. - Ты чего на меня так смотришь? - неожиданно повернул голову к нему Лео, и Буратино быстро отвел взгляд. - Тебя не учили в детстве, что пялиться на людей неприлично? - У тебя сережка красивая, - улыбнулся Буратино. - Ага, - кивнул ему серьезно Лео. - Спасибо. - О чем ты думал сейчас? - О том, что когда-нибудь я его убью. Ни о чем, на самом деле, - кисло усмехнулся он. - Отсюда можно сбежать? В голове, измученной за день, теперь было ясно и пусто, и Буратино был рад хотя бы тому, что сейчас его ждет передышка. - Можно, конечно, - пожал плечами Лео и коротко засмеялся, увидев, как удивленно округлились сами собой глаза у Буратино. - Сбежать можно откуда угодно, теоретически... А вот как это осуществить, я пока не знаю. - Ясно, - хмыкнул в ответ Буратино. А он уже успел понадеяться... - Почему он нас отпустил? - Может, я ему надоел, а может, он просто соскучился по нашему Арлекину, - Лео снова пожал плечами и отвернулся. Они опять замолчали, но Буратино грызло болезненное любопытство. Он не хотел спрашивать и не хотел знать, но не знать было еще мучительнее, и не в меру услужливое воображение подсовывало ему самые разнообразны картинки с Лео и Карабасом. И собой. - Что он делает? - все-таки спросил Буратино и тут же подумал, что вопрос глупый. Однако Лео, кажется, понял его правильно. Отвечать, правда, не торопился, словно взвешивал, что бы сказать. - Он нас любит, - скривил он рот. - Он мне сам это сказал. Правда, слишком специфическим образом. - Любит? - переспросил Буратино. Он до этого утешал себя мыслью, что Карабасу все-так не интересны мальчики. - Ага, во все места, - Буратино только вздохнул тяжело. - Фигурально выражаясь, - продолжил Лео, - а не то, что ты успел подумать обо мне. - Да я не о тебе, - поспешно отозвался он. - Ну-ну... О себе еще лучше, - хмыкнул Лео. - Но ты не бойся, ничего для тебя страшного, ты ведь будешь хорошим, тихим и послушным. Как сегодня... - Ты сам не лучше. - Не лучше, - кивнул задумчиво Лео. - Но я хотя бы думаю, как отсюда свались. - А я не думаю? - Да по тебе не скажешь. Мне показалось, тебе здесь понравилось. - Я больной, что ли? - огрызнулся Буратино. - Просто пока я не хочу высовываться, как ты. - Конечно, - скептически протянул он. Хотелось Лео прибить за этот тон и за такое к нему отношение. - Ты здесь самый умный, да? - Мы все здесь одинаковые идиоты, - ответил Лео с еще одной усмешкой, - только это ты бегаешь, будто куколка на ниточках. Буратино скрипнул зубами. - Я тебя видел прошлой ночью, - бросил он. - И что? - Я просто не хочу так... - А я хочу, ты думаешь? Все, пойдем, нечего тут сидеть. Лео резко поднялся и пошел от него, даже не обернувшись посмотреть, идет ли Буратино за ним. Хотелось кинуть в его самоуверенную башку чем-нибудь тяжелым, но Буратино только поднялся и пошел следом. Уйти отсюда было самой здравой мыслью Лео за сегодняшний вечер. Голова уже гудела, будто чугунная, настойчиво намекая на то, что ей нужен отдых, и чем скорее, тем лучше. А Лео так и не посмотрел на него всю дорогу до их комнаты, и это бесило засыпающего лицом к стене Буратино больше всего.
понимать не обязательно, лишь бы было интересно (с)
Немного сюреалистичная пьеса Александра Блока о маскараде, смерти и любви.
Александр Блок Балаганчик
читать дальшеБлок Александр Александрович Балаганчик
Посвящается Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Коломбина. Пьеро. Арлекин. Мистики обоего пола в сюртуках и модных платьях, а потом в масках и маскарадных костюмах. Председатель мистического собрания. Три пары влюбленных. Паяц. Автор.
Обыкновенная театральная комната с тремя стенами, окном и дверью. У освещенного стола с сосредоточенным видом сидят мистики обоего пола в сюртуках и модных платьях. Несколько поодаль, у окна сидит Пьеро в белом балахоне, мечтательный, расстроенный, бледный, безусый и безбровый, как все Пьеро. Мистики некоторое время молчат.
Первый мистик Ты слушаешь?
Второй мистик Да.
Третий мистик Наступит событие.
Пьеро О, вечный ужас, вечный мрак!
Первый мистик Ты ждешь?
Второй мистик Я жду.
Третий мистик Уж близко прибытие:
За окном нам ветер подал знак.
Пьеро Неверная! Где ты? Сквозь улицы сонные Протянулась длинная цепь фонарей, И, пара за парой, идут влюбленные, Согретые светом любви своей. Где же ты? Отчего за последней парою Не вступить и нам в назначенный круг? Я пойду бренчать печальной гитарою Под окно, где ты пляшешь в хоре подруг! Нарумяню лицо мое, лунное, бледное, Нарисую брови и усы приклею, Слышишь ты, Коломбина, как сердце бедное Тянет, тянет грустную песню свою?
Пьеро размечтался и оживился. Но из-за занавеса сбоку вылезает обеспокоенный автор.
Автор Что он говорит? Почтеннейшая публика! Спешу уверить, что этот актер жестоко насмеялся над моими авторскими правами. Действие происходит зимой в Петербурге. Откуда же он взял окно и гитару? Я писал мою драму не для балагана... Уверяю вас... Внезапно застыдившись своего неожиданного появления, прячется обратно за занавес.
Пьеро (Он не обратил внимания на автора. Сидит и мечтательно вздыхает) Коломбина!
Первый мистик Ты слушаешь?
Второй мистик Да.
Третий мистик Приближается дева из дальней страны.
Первый мистик О, как мрамор - черты!
Второй мистик О, в очах - пустота!
Третий мистик О, какой чистоты и какой белизны!
Первый мистик Подойдет - и мгновенно замрут голоса.
Второй мистик Да. Молчанье наступит.
Третий мистик Надолго ли?
Первый мистик Да.
Второй мистик Вся бела, как снега.
Третий мистик За плечами - коса.
Первый мистик Кто ж она?
Второй наклоняется и что-то шепчет на ухо первому.
Второй мистик Ты не выдашь меня?
Первый мистик (в неподдельном ужасе) Никогда!
Автор опять испуганно высовывается, но быстро исчезает, как будто его оттянул кто-то за фалды.
Первый мистик Посвети. Не она ли пришла в этот час?
Второй мистик поднимает свечу. Совершенно неожиданно и непонятно откуда, появляется у стола необыкновенно красивая девушка с простым и тихим лицом матовой белизны. Она в белом. Равнодушен взор спокойных глаз. За плечами лежит заплетенная коса. Девушка стоит неподвижно. Восторженный Пьеро молитвенно опускается на колени. Заметно, что слезы душат его. Все для него - неизреченно. Мистики в ужасе откинулись на спинки стульев. У одного беспомощно болтается нога. Другой производит странные движения рукой. Третий выкатил глаза. Через некоторое время очнувшись, громко шепчут:
- Прибыла! - Как бела ее одежда! - Пустота в глазах ее! - Черты бледны, как мрамор! - За плечами коса! - Это - смерть!
Пьеро услыхал. Медленно поднявшись, он подходит к девушке, берет ее за руку и выводит на средину сцены. Он говорит голосом звонким и радостным, как первый удар колокола.
Пьеро Господа! Вы ошибаетесь! Это - Коломбина! Это - моя невеста!
Общий ужас. Руки всплеснулись. Фалды сюртуков раскачиваются. Председатель собрания торжественно подходит к Пьеро.
Председатель Вы с ума сошли. Весь вечер мы ждали событий. Мы дождались. Она пришла к нам - тихая избавительница. Нас посетила смерть.
Пьеро (звонким, детским голосом) Я не слушаю сказок. Я - простой человек. Вы не обманете меня. Это Коломбина. Это - моя невеста.
Председатель Господа! Наш бедный друг сошел с ума от страха. Он никогда не думал о том, к чему мы готовились всю жизнь. Он не измерил глубин и не приготовился встретить покорно Бледную Подругу в последний час. Простим великодушно простеца. (Обращается к Пьеро.) Брат, тебе нельзя оставаться здесь. Ты помешаешь нашей последней вечере. Но, прошу тебя, вглядись еще раз в ее черты: ты видишь, как бела ее одежда; и какая бледность в чертах; о, она бела, как снега на вершинах! Очи ее отражают зеркальную пустоту. Неужели ты не видишь косы за плечами? Ты не узнаешь смерти?
Пьеро (по бледному лицу бродит растерянная улыбка) Я ухожу. Или вы правы, и я - несчастный сумасшедший. Или вы сошли с ума - и я одинокий, непонятый вздыхатель. Носи меня, вьюга, по улицам! О, вечный ужас! Вечный мрак!
Коломбина (идет к выходу вслед за Пьеро) Я не оставлю тебя.
Пьеро остановился, растерян. Председатель умоляюще складывает руки.
Председатель Легкий призрак! Мы всю жизнь ждали тебя! Не покидай нас! Появляется стройный юноша в платье Арлекина. На нем серебристыми голосами поют бубенцы.
Арлекин (подходит к Коломбине) Жду тебя на распятьях, подруга, В серых сумерках зимнего дня! Над тобою поет моя вьюга, Для тебя бубенцами звеня!
Он кладет руку на плечо Пьеро.- Пьеро свалился навзничь и лежит без движения в белом балахоне. Арлекин уводит Коломбину за руку. Она улыбнулась ему. Общий упадок настроения. Все безжизненно повисли на стульях. Рукава сюртуков вытянулись и закрыли кисти рук, будто рук и не было. Головы ушли в воротники. Кажется, на стульях висят пустые сюртуки. Вдруг Пьеро вскочил и убежал. Занавес сдвигается. В ту же минуту на подмостки перед занавесом выскакивает взъерошенный и взволнованный автор.
Автор Милостивые государи и государыни! Я глубоко извиняюсь перед вами, но снимаю с себя всякую ответственность! Надо мной издеваются! Я писал реальнейшую пьесу, сущность которой считаю долгом изложить перед вами в немногих словах: дело идет о взаимной любви двух юных душ! Им преграждает путь третье лицо; но преграды наконец падают, и любящие навеки соединяются законным браком! Я никогда не рядил моих героев в шутовское платье! Они без моего ведома разыгрывают какую-то старую легенду! Я не признаю никаких легенд, никаких мифов и прочих пошлостей! Тем более - аллегорической игры словами: неприлично называть косой смерти женскую косу! Это порочит дамское сословие! Милостивые государи...
Высунувшаяся из-за занавеса рука хватает автора за шиворот. Он с криком исчезает за кулисой. Занавес быстро раздергивается. Бал. Маски кружатся под тихие звуки танца. Среди них прогуливаются другие маски, рыцари, дамы, паяцы. Грустный Пьеро сидит среди сцены на той скамье, где обыкновенно целуются Венера и Тангейзер.
Пьеро Я стоял меж двумя фонарями И слушал их голоса, Как шептались, закрывшись плащами, Целовала их ночь в глаза. И свила серебристая вьюга Им венчальный перстень-кольцо. И я видел сквозь ночь - подруга Улыбнулась ему в лицо. Ах, тогда в извозчичьи сани Он подругу мою усадил! Я бродил в морозном тумане, Издали за ними следил. Ах, сетями ее он опутал И, смеясь, звенел бубенцом! Но, когда он ее закутал, Ах, подруга свалилась ничком! Он ее ничем не обидел, Но подруга упала в снег! Не могла удержаться, сидя!.. Я не мог сдержать свой смех!.. И, под пляску морозных игол, Вкруг подруги картонной моей Он звенел и высоко прыгал, Я за ним плясал вкруг саней! И мы пели на улице сонной: \"Ах, какая стряслась беда!\" А вверху - над подругой картонной Высоко зеленела звезда. И всю ночь по улицам снежным Мы брели - Арлекин и Пьеро... Он прижался ко мне так нежно, Щекотало мне нос перо! Он шептал мне: \"Брат мой, мы вместе, Неразлучны на много дней... Погрустим с тобой о невесте, О картонной невесте твоей!\"
Пьеро грустно удаляется. Через некоторое время на той же скамье обнаруживается пара влюбленных. Он в голубом, она в розовом, маски - цвета одежд. Они вообразили себя в церкви и смотрят вверх, в купола.
Она Милый, ты шепчешь - \"склонись...\" Я, лицом опрокинута, в купол смотрю.
Он Я смотрю в непомерную высь Там, где купол вечернюю принял зарю.
Она Как вверху позолота ветха. Как мерцают вверху образа.
Он Наша сонная повесть тиха. Ты безгрешно закрыла глаза.
Поцелуй.
Она ...Кто-то темный стоит у колонны И мигает лукавым зрачком! Я боюсь тебя, влюбленный! Дай закрыться твоим плащом!
Молчание.
Он Посмотри, как тихи свечи, Как заря в куполах занялась.
Она Да. С тобою сладки нам встречи. Пусть я сама тебе предалась.
Прижимается к нему. Первую пару скрывает от зрителей тихий танец масок и паяцов. В средину танца врывается вторая пара влюбленных. Впереди - она в черной маске и вьющемся красном плаще. Позади - он - весь в черном, гибкий, в красной маске и черном плаще. Движения стремительны. Он гонится за ней, то настигая, то обгоняя ее. Вихрь плащей.
Он Оставь меня! Не мучь, не преследуй! Участи темной мне не пророчь! Ты торжествуешь свою победу! Снимешь ли маску? Канешь ли в ночь?
Она Иди за мной! Настигни меня! Я страстней и грустней невесты твоей! Гибкой рукой обними меня! Кубок мой темный до дна испей!
Он Я клялся в страстной любви - другой! Ты мне сверкнула огненным взглядом, Ты завела в переулок глухой, Ты отравила смертельным ядом!
Она Не я манила,- плащ мой летел Вихрем за мной - мой огненный друг! Ты сам вступить захотел В мой очарованный круг!
Он Смотри, колдунья! Я маску сниму! И ты узнаешь, что я безлик! Ты смела мне черты, завела во тьму, Где кивал, кивал мне - черный двойник!
Она Я - вольная дева! Путь мой - к победам! Иди за мной, куда я веду! О, ты пойдешь за огненным следом И будешь со мной в бреду!
Он Иду, покорен участи строгой, О, вейся, плащ, огневой проводник! Но трое пойдут зловещей дорогой: Ты - и я - и мой двойник!
Исчезают в вихре плащей. Кажется, за ними вырвался из толпы кто-то третий, совершенно подобный влюбленному, весь - как гибкий язык черного пламени. В среде танцующих обнаружилась третья пара влюбленных. Они сидят посреди сцены. Средневековье. Задумчиво склонившись, она следит за его движениями. - Он, весь в строгих линиях, большой и задумчивый, в картонном шлеме,- чертит перед ней на полу круг огромным деревянным мечом.
Он Вы понимаете пьесу, в которой мы играем не последнюю роль?
Она (как тихое и внятное эхо) Роль.
Он Вы знаете, что маски сделали нашу сегодняшнюю встречу чудесной?
Она Чудесной.
Он Так вы верите мне? О, сегодня вы прекрасней, чем всегда.
Она Всегда.
Он Вы знаете все, что было и что будет. Вы поняли значение начертанного здесь круга.
Она Круга.
Он О, как пленительны ваши речи! Разгадчица души моей! Как много ваши слова говорят моему сердцу!
Она Сердцу.
Он О, Вечное Счастье! Вечное Счастье!
Она Счастье.
Он (со вздохом облегчения и торжества) Близок день. На исходе - эта зловещая ночь.
Она Ночь.
В эту минуту одному из паяцов пришло в голову выкинуть штуку Он подбегает к влюбленному и показывает ему длинный язык Влюбленный бьет с размаху паяца по голове тяжким деревянным мечом. Паяц перегнулся через рампу и повис. Из головы его брыжжет струя клюквенного сока.
Поболтавшись, удаляется. Шум. Суматоха. Веселые крики: \"Факелы! Факелы! Факельное шествие!\" Появляется хор с факелами. Маски толпятся, смеются прыгают.
Хор В сумрак - за каплей капля смолы Падает с легким треском! Лица, скрытые облаком мглы, Озаряются тусклым блеском! Капля за каплей, искра за искрой! Чистый, смолистый дождь! Где ты, сверкающий, быстрый, Пламенный вождь!
Арлекин выступает из хора, как корифей.
Арлекин По улицам сонным и снежным Я таскал глупца за собой! Мир открылся очам мятежным, Снежный ветер пел надо мной! О, как хотелось юной грудью Широко вздохнуть и выйти в мир! Совершить в пустом безлюдьи Мой веселый весенний пир! Здесь никто понять не смеет, Что весна плывет в вышине! Здесь никто любить не умеет, Здесь живут в печальном сне! Здравствуй, мир! Ты вновь со мною! Твоя душа близка мне давно! Иду дышать твоей весною В твое золотое окно!
Прыгает в окно. Даль, видимая в окне, оказывается нарисованной на бумаге. Бумага лопнула. Арлекин полетел вверх ногами в пустоту.
В бумажном разрыве видно одно светлеющее небо. Ночь истекает, копошится утро. На фоне занимающейся зари стоит, чуть колеблемая дорассветным ветром, - Смерть, в длинных белых пеленах, с матовым женственным лицом и с косой на плече. Лезвее серебрится, как опрокинутый месяц, умирающий утром. Все бросились в ужасе в разные стороны. Рыцарь споткнулся на деревянный меч. Дамы разроняли цветы по всей сцене. Маски, неподвижно прижавшиеся, как бы распятые у стен, кажутся куклами из этнографического музея. Любовницы спрятали лица в плащи любовников. Профиль голубой маски тонко вырезывается на утреннем небе. У ног ее испуганная, коленопреклоненная розовая маска прижалась к его руке губами.
Как из земли выросший Пьеро медленно идет через всю сцену, простирая руки к Смерти. По мере его приближения черты Ее начинают оживать. Румянец заиграл на матовости щек. Серебряная коса теряется в стелющемся утреннем тумане. На фоне зари, в нише окна, стоит с тихой улыбкой на спокойном лице красивая девушка - Коломбина.
В ту минуту, как Пьеро подходит и хочет коснуться ее руки своей рукой,между ним и Коломбиной просовывается торжествующая голова автора.
Автор Почтеннейшая публика! Дело мое не проиграно! Права мои восстановлены! Вы видите, что преграды рухнули! Этот господин провалился в окошко! Вам остается быть свидетелями счастливого свиданья двух влюбленных после долгой разлуки! Если они потратили много сил на преодоление препятствий,- то теперь зато они соединяются навек!
Автор хочет соединить руки Коломбины и Пьеро. Но внезапно все декорации взвиваются и улетают вверх. Маски разбегаются. Автор оказывается склоненным над одним только Пьеро, который беспомощно лежит на пустой сцене в белом балахоне своем с красными пуговицами.
Заметив свое положение, автор убегает стремительно.
Пьеро (приподнимается и говорит жалобно и мечтательно) Куда ты завел? Как угадать? Ты предал меня коварной судьбе. Бедняжка Пьеро, довольно лежать, Пойди, поищи невесту себе. (Помолчав.) Ах, как светла - та, что ушла (Звенящий товарищ ее увел). Упала она (из картона была). А я над ней смеяться пришел. Она лежала ничком и бела. Ах, наша пляска была весела! А встать она уж никак не могла. Она картонной невестой была. И вот, стою я, бледен лицом, Но вам надо мной смеяться грешно. Что делать! Она упала ничком... Мне очень грустно. А вам смешно?
Пьеро задумчиво вынул из кармана дудочку и заиграл песню о своем бледном лице, о тяжелой жизни и о невесте своей Коломбине. 1906
Если не существует начал, значит, не будет и концов (с)
Название: Свеча на трапеции Автор: Исфирь Бета: ТОРЯ ДУБОЩЯ Рейтинг: R Размер: мини, 7000 слов Жанр: романс Саммари: " – Скучаешь? – спросило существо и чуть приподняло голову вверх, чтобы посмотреть на него. – Бери, не бойся. Я здесь слежу за тем, чтобы никому не было скучно". Цирк приехал.
Я не знаю, можно ли это сюда, это по сути ориджинал, но Арлекин тут все-таки есть)
читать дальшеВремя маскарада наступало, когда в город приезжал цирк. Вернее говоря, цирк привозил его с собой. Самое интересное состояло в том, что никто – совершенно никто, включая лучших гадалок и прорицателей, – не мог сказать, когда это время наступит. Иногда циркачи не объявлялись в городе десятилетиями, а иногда гостили тут неделями чуть ли не каждый год. Город менялся с веками, разрушались старые дома и церкви, возводились новые, город рос, прокладывая дороги все дальше и дальше, но цирк и маскарад оставались всегда. Поэтому никто не мог предплоложить, что цирк появится именно тогда, когда вся семья Джонатана уедет на отдых в теплые страны, а сам Джонатан останется жить у дядюшки. Если бы мама и папа знали, они никогда не оставили бы его с эксцентричным и слегка чудаковатым дядей Джеффри; если бы они знали, плевать им было бы на все те дни, которые Джонатан пропустил бы в дорогом и престижном университете. Эксцентричным дядю называли родители, сам Джонатан считал, что тот просто сумасшедший, не опасный для окружающих, но все-таки… Но на этот раз его придурь оказалась устраивающей юношу по всем параметрам. Джонатан никогда не видел цирк и никогда не примерял на себя маску. При жизни дяди цирк приезжал дважды, и оба раза он бывал там. Родители говорили сердито, что приличные люди туда не заглядывают. Дядя улыбался и отвечал, что, надев маску, приличные люди перестают быть таковыми, и на улицах, действительно, не встретишь ни одного. Циркачи проехали сквозь весь город и остановили свои разноцветные фургончики на центральной площади, раскинули яркие шатры и понаставили помостов, между которыми курсировали, звонко цокая подковами, худые лошади в масках на мордах и с шелковыми лентами в гривах. Сегодня утром, вручив ему голубую маску, дядя сказал, что они встретятся в шесть вечера у главной сцены. Главная сцена нашлась быстро, а вот найти дядю в громкой гудящей цветной толпе оказалось совершенно невозможно. Джонатан оглядывался по сторонам. Сумерки постепенно спускались на город, но фонари еще не зажгли. Люди вокруг него были высокими и низкими, худыми и толстыми, молодыми и старыми, но все с одинаковым ожиданием смотрели вперед, на сцену, а яркие расшитые маски вкупе с обыкновенной повседневной одеждой скрывали их личности. «Хотя вот этот, справа, – думал Джонатан, - слишком похож на нудного и вечно засыпающего на середине собственной лекции профессора». Что-то мелькнуло перед глазами и остановилось прямо перед ним, яркое с черным, сверкнуло золото, и перед его лицом оказался блестящий желтым поднос с бутылочками темного стекла. – Угощайся, пока смотришь по сторонам, – из-под подноса раздался низкий хриплый голос. От неожиданности Джонатан протянул руку и мигом схватил первую попавшуюся бутылку. – Я надеюсь, тебе понравится. Джонатан никогда не видел, чтобы живое существо так двигалось: вот оно склонилось перед ним, держа поднос на голове, а вот уже уходило прочь, отстукивая звонко по асфальту высоченными каблуками и виляя бедрами, обтянутыми лайкрой в черно-красный крупный ромб. Джонатан моргнул, и существо исчезло в толпе. Он машинально приложился к горлышку, и язык обожгло чем-то сладко-терпким. Он никогда раньше не видел совершенных ног. Собственно, он даже не видел ничего, выше поясницы, но ему и этого хватило. В голове начинало приятно шуметь от выпитого. – Извини, я слегка припозднился, – дядя неожиданно вывернул к нему откуда-то сбоку и хлопнул по плечу. – Искал знакомую. Не нашел, но после выступления, надеюсь, еще ее увижу. Джонатан кивнул. Как раз в этот момент сцена осветилась, и в сиянии красно-синих огней перед ними показались два карлика на ходулях, которые двигались так легко и непринужденно, будто бы кто-то подвесил их за ниточки и, невидимый, управлял ими сверху. Карлики пинались ходулями и всячески пытались сбить друг друга, сбивали и падали, но удерживали равновесие в самый последний момент. Они кричали что-то со сцены, и толпа заливалась хохотом, но все звуки глушила музыка, врезалась в уши и затапливала сознание на пару со странным местным напитком. Джонатан отхлебывал и никак не мог разобрать, что это за странно знакомый привкус, как будто из самого детства. Наконец ходульные карлики ушли, но на их месте появились три чернокожие женщины со змеями на плечах, и змеи перетекали от одной к другой, и женщины перетекали так же, как змеи. Джонатан надеялся, что та, на красных шпильках и в черно-красных ромбах, тоже появится, но циркачи сменяли на сцене один другого: дрессировщики со львами, шпагоглотатели, клоуны и летающие высоко, под самым пологом, гимнасты, – а ее так и не было. Представление закончилось, волшебный напиток в бутылке – тоже. В голове шумело, пульс стучал в виски так же, как каблуки по асфальту, вокруг тоже шумела толпа, среди которой теперь свободно разгуливали полуодетые девицы точно с такими же золотыми подносами на головах, полными бутылочек. Джонатан обернулся, но дяди рядом с ним уже давно не было, и тогда он тоже отправился на поиски. Здесь были все костюмы, кроме того черно-красного, который нужен был ему. Джонатан прошерстил всю площадь вдоль и поперек, но так и не нашел ничего. К тому же, он выпил еще пару бутылочек сладкого, вяжущего язык напитка, и от этого движения стали сначала неточными и легкими, а после – тяжелыми и неуклюжими. Он шел, уже не глядя по сторонам. К ночи толпа рассеялась, но ненамного, и его все равно пихали со всех сторон. Слева от него зазывала заглянуть в шатер с уродами женщина, которая была бы красивой, если бы не две головы, справа силачи тягали тяжеленные гири. Скоро ему стало нечем дышать, к горлу подступила тошнота, и Джонатан поспешил выбраться с площади на одну из свободных, примыкающих к ней улиц. Цирк ему не понравился, маскарад – тоже. Улица, уходившая далеко вперед, в отличие от площади, была почти пустынна, если не считать возвращающихся домой горожан в масках. Здесь было чуть прохладнее, но ветер ничуть не освежал тяжелую голову. Джонатан шел вдоль дороги в свете фонарей и смотрел по сторонам, только когда ему надо было убедиться, что на пересекающих его путь дорогах нет несущихся на полной скорости машин. На углу одного из таких перекрестков он увидел то, что безуспешно искал так долго. Перед глазами все расплывалось, но он все-таки видел, как в желтом свете фонаря жадно целуются двое: его видение в черно-красном костюме, на шпильках и с черной гривой волос, спускающихся на спину, и невысокий паренек-эквилибрист, выступление которого так понравилось Джонатану, что он даже запомнил лицо и белый блестящий костюм. Джонатан встал и смотрел, не мог не смотреть, как руки в черно-красных ромбах по-хозяйски скользят по спине, по пояснице и спускаются на ягодицы, сминая их, надавливая с силой – Джонатан даже издали это видел, и видел, как подставляется под прикосновения и мотает головой тот, что в белом. Здесь было что-то неуловимо-неправильное, и Джонатан понял, что именно в тот самый момент, когда Арлекин повернул голову, посмотрел прямо на него и оказался мужчиной. Он улыбнулся широко и даже помахал рукой, прежде чем Джонатан развернулся и побежал, даже не понимая, куда именно.
Джонатан думал, возвращаясь домой под утро, что дядя его точно прибьет. Как минимум, устроит выволочку и обязательно доложит родителям. Но, на цыпочках прокрадываясь по освещенному серым рассветным светом коридору, он со смесью удивления и радости понял, что дяди тоже до сих пор нет. Голова у него проветрилась, и теперь гудела не от выпитого, а от новых впечатлений. Тело ломило от усталости, а в горле до сих пор першило – Джонатан бежал долго, а потом еще дольше бродил по улицам, потому что его не покидало ощущение взгляда, тяжелого, обжигающего и направленного прямо на него. Он смог убедить себя в том, что это лишь игра воображения, только спустя несколько часов, тогда же, когда и вспомнил, что голубая маска все еще нацеплена на его лицо. Джонатан снял маску, только оказавшись в своей комнате, и первым делом сунул ее в сумку с тетрадями. У него оставалось всего пара часов, чтобы поспать перед учебой. Джонатан быстро скинул с себя одежду и сразу забрался под одеяло, закутавшись в него по самый нос. Последним, что он увидел, закрыв глаза, была яркая и волнующая картинка: двое, горячо целующиеся ночью на углу. В следующее мгновение Джонатан уже спал. С утра они с дядей сидели на кухне, с одинаково не открывающимися глазами доедая подгоревший, пересоленный омлет. Тогда Джонатан впервые подумал, что ему не так уж и не повезло с дядей. – Ну как, понравилось? – спросил тот вяло, без интереса. – Угу… – промычал, дожевывая, Джонатан. В голове вдруг мелькнула мысль: – Ты не знаешь, кто тот циркач в красно-черном костюме Арлекина? – про каблуки он скромно умолчал. – Арлекина? – переспросил дядя, подумал и помотал отрицательно головой. – Нет, не знаю. Не видел такого. – Нашел вчера то, что искал? – О, да… – дядя расплылся в блаженной, мечтательной улыбке, и сразу стало ясно, что он ничего другого не видел, кроме искомого и найденного. – Ты вчера поздно пришел, – отметил Джонатан ненароком. – Сегодня тоже задержишься? – Что? – дядя спешно засобирался, уже отвернувшись от Джонатана к зеркалу в прихожей и причесываясь. – А, да. Наверное. Если что, спи, не жди меня. – Конечно, – Джонатан кивнул и вылез из-за стола. Ему тоже пора было бежать. Он не помнил, как прошел день, потому что спал на половине лекций. Зато он отлично помнил, что вчера, вернувшись, он убрал маску в сумку, и теперь она спокойно лежит там и ждет вечера. На этот раз они с дядей нашли друг друга сразу же, встретившись около большой карусели, где на разукрашенных резных лошадках, слониках и морских коньках катались по кругу дети, радостно визжа от скорости и от летящих им в лицо неизвестно откуда мыльных пузырей. Было красиво, и Джонатан улыбался, уже потягивая странный напиток из стеклянного горлышка и поглядывая по сторонам. – Нравится? – не без гордости спрашивал его дядя и продолжал в ответ на задумчивое кивание: – Ты походи здесь, погуляй, осмотрись. Здесь столько чудес, что тебе и не снилось. Я только не советовал бы тебе лезть к столам с картами, да и пить здесь тоже не стоит, маловат ты еще. Хотя сам, конечно, разберешься. – Конечно, – Джонатан продолжал кивать. – А ты не знаешь, сколько здесь пробудет этот цирк? – Всегда по-разному, – вздохнул дядя. – Никто не знает. Все могут только надеяться, но циркачи – свободный народ, когда захотят, тогда и снимутся с места. Говорят, что это проделки самого дьявола, а кто может разобрать, что ему надо? – закончил дядя философски как раз тогда, когда замедлившая ход карусель окончательно остановилась, и с нее потоком хлынули спрятавшиеся под масками дети. – Тебя, должно быть, ждут, – прокричал, перекрывая шум от ребят, Джонатан, но, обернувшись к дяде, осекся. Тот уже исчез, бесполезно было даже высматривать, куда именно. И разом стало пусто. Джонатан опять не понимал, зачем пришел сюда. Он огляделся вокруг, но взгляд ни за что не зацепился. Джонатан сел на черную литую скамейку и снова уставился на проплывающих мимо в радужных пузырях животных. И он точно так же глупо заморгал и заулыбался, когда из-за спины в один миг вывернул все тот же Арлекин и снова согнулся в спине, предлагая Джонатану одиноко стоящую на подносе бутылочку. Джонатан потянулся было за ней, но рука словно натолкнулась на невидимое препятствие. Внутренний голос говорил ему очень правильные вещи: нельзя брать неизвестно у кого крепкие напитки, нельзя желать встречи с ними и радоваться, а иначе за это потом обязательно придется платить. – Скучаешь? – спросило существо и чуть приподняло голову вверх, чтобы посмотреть на него. Взгляд был все тот же – темные, почти черные глаза прожигали насквозь. – Бери, не бойся. Я здесь слежу за тем, чтобы никому не было скучно. Джонатан вполне удовлетворился таким объяснением и сжал пальцы на прохладном стеклянном боке. В конце концов, это их работа – развлекать людей. – Спасибо, – он кивнул и улыбнулся. – Не стоит благодарности. Лучше пойдем со мной. Я покажу то, что тебе обязательно понравится, – Арлекин протянул ему руку. Теперь Джонатан рассматривал его, благо там было, на что посмотреть, даже не учитывая скрытую красной маской половину лица. Черные густые волосы, такие, что не каждый гребень возьмет, крупный, с легкой горбинкой нос, белые, сверкающие на смуглом лице зубы и глаза, темные, глубокие, притягивающие к себе. Джонатан взялся за протянутую ему ладонь. Ладонь была горячей даже сквозь перчатку, и он, чтобы охладиться, отхлебнул чуть-чуть из предложенной ему бутылочки. На этот раз внутри было что-то кисловатое, с легкой перчинкой в конце. «Самое то, что нужно», – подумал Джонатан и сделал несколько больших глотков под насмешливым, но поощряющим взглядом, а в следующую секунду Арлекин подхватил его за талию и повел уверенно вглубь толпы, самоуверенно утверждая, что он, Джонатан, еще не видел здесь ничего, чтобы так небрежно относиться к цирку. Джонатан соглашался – сейчас и правда все вокруг казалось ему более чем интересным и любопытным. Особенно когда его спутник как-то умудрялся протащить его вперед, сквозь вездесущих людей, к самой сцене, а потом, постояв несколько минут, тащил Джонатана дальше, к следующему представлению. После третьей или четвертой сцены Джонатан начал путаться, а в голове снова все смешивалось в череду ярких вспышек, нарядов и огней. Он видел бегающих по кругу и кувыркающихся через голову разноцветных крашеных пуделей, он видел, как несколько человек подпрыгивают к самому пологу шатра на привязанных к ногам пружинах; видел, как десять больших красно-желтых попугаев перешагивают по перекладинам лестницы; видел девушку, танцующую на вбитых в пол остриями наружу кинжалах, летающих высоко на канатах гимнастов, дельфинов, перекидывающихся цветными кеглями, мальчика, усеянного тропическими бабочками… Спустя некоторое время Джонатан понял, что он начинает сходить с ума от ярких красок, гнущихся людей и прыгающих животных, и что этот напиток, показавшийся ему легким и освежающим, был с подвохом: после него внутри все начинало вспыхивать маленькими теплыми огоньками, загасить которые было невозможно. На следующей сцене танцевали, взмахивая широкими цветастыми юбками и платками, цыганки, и раньше Джонатан, наверное, оценил бы их, но сейчас голова гудела, а тело отказывалось нормально двигаться. – Тебе здесь скучно? – вздохнул громкой стоящий чуть позади него Арлекин, держа руку на его плече. Рука была тяжелой, твердой и мягкой одновременно. Джонатан смотрел, как взлетают юбки, обнажая стройные загорелые ноги. Он подумал, что был бы не против, за миг до того, как к его спине прижалась чужая грудь, а руки в черно-красных ромбах обвились вокруг него, не давая двинуться, но и не сдерживая. – Тогда я знаю, что тебе нужно, – за руками последовало горячее дыхание около уха и низкий шепот. Губы чуть коснулись уха, и Джонатан обмяк и повис на руках, благо те держали крепко. Он разом вспомнил тот момент, который застал вчера. Все маленькие огоньки, до сих пор приятно будоражившие его тело, теперь разгорелись кострами в голове и внизу живота. В следующий момент Джонатан понял, что он стоит сейчас между раздвинутых ног на высоких каблуках, что Арлекин выше его на полторы головы и во много раз сильнее, что они находятся в самой гуще людей, и колени начали сами собой подгибаться. Он никогда не сделал бы ничего подобного в трезвом уме. Джонатан откинул голову назад, поднял глаза и уже не смог оторваться. – Только не снимай маску, – сверкнув в улыбке зубами, сказал мужчина и. наклонившись, коснулся его губ своими. Джонатан так не целовался никогда, если это вообще можно было назвать поцелуем. Из него выпивали весь воздух и всю душу, потом отпускали ровно на один судорожный вдох, и все начинало снова, язык проникал глубоко в его рот, скользил по деснам, по зубам, по небу, снова исчезал, влажно облизывал губы. Джонатан стонал ему в рот и плавился, не в состоянии стоять на ногах, и единственной рассудочной его мыслью была благодарность рукам, которые его держали, и широким форменным брюкам. Он закрывал глаза, задирая повыше голову, втирался задом в тесно прижатые бедра. Потом открывал глаза, но не видел ничего, кроме цветных теней и вспышек света, и снова закрывал, погружаясь в ощущения. Когда одна рука сползла с его талии вниз и скользнула в карман брюк, нежно стискивая и поглаживая сквозь ткань его член, перед широко раскрывшимися глазами вспыхнуло белым, ослепило, и дальше наступила темнота. Руки по-прежнему поддерживал его, спиной он прижимался к груди, а сквозь вату в ушах постепенно, набирая громкость, начинала просачиваться музыка. Джонатан тяжело тряхнул головой. – Я знал, что я все-таки смогу найти здесь что-нибудь для тебя, – услышал он около уха голос, в котором смутно чудилась усмешка, а спустя мгновение его оставили одного. Джонатан оглянулся слишком поздно, чтобы увидеть, куда тот ушел.
Сегодня Джонатан вернулся домой рано. Добежал, не глядя никуда, кроме как себе под ноги, и забрался под душ в надежде хоть немного упокоиться и прийти в себя, но тщетно: горели щеки, уши и даже шея и грудь, но теперь уже от стыда. Это было просто уму непостижимо – то, чем он занимался сегодня вечером. Не он – они… На виду сотен людей. Джонатан с силой дернул себя за мокрые волосы, чуть не вырвав прядку, и это не помогло. Он не знал, как он теперь выйдет на улицу, когда в него все без исключения будут тыкать пальцем. Все будут смеяться над ним в открытую и называть в лицо такими словами, за которые даже он, всегда спокойный и не любящий ссор, должен был бы бить в морду, не глядя. А уж когда узнают родители… Кто-нибудь из знакомых обязательно им позвонит и расскажет, чем промышляет их любимый и единственный сын, их надежда и будущая опора… Теперь Джонатан хотел просто исчезнуть, провалиться сквозь землю. Он вышел из ванной, растеревшись полотенцем до красноты, но после еще очень долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок на сбитых, противно-влажных от его пота простынях и глядя в окно. Яркие звезды и тонкий серп месяца почему-то тоже напоминали о цирке. Звезды, сначала висевшие неподвижно, теперь раскачивались и моргали, и одна за одной исчезали в темноте неба, а месяц вдруг перевернулся и стал похож на улыбку Чеширского кота. Кот смеялся над ним и при этом был вовсе не котом, а Арлекином. Он улыбался таинственно и манил Джонатана за собой, туда, где небо из темно-синего становилось багровым, с мрачно-алыми отблесками пламени. Джонатан, даже лежа в своей постели, мог чувствовать исходящий оттуда жар, а на его лицо оседал теплый жирный пепел. Джонатан проснулся от пронзительного звона будильника, прихлопнул его рукой и перевел дыхание. Только сон, это был только сон… Он вскочил с кровати, счастливо потянулся, посмотрел на плечики, на которых должна была висеть его форма, но которой там сейчас не оказалось. Форма валялась комком в самом темном и пыльном углу. Джонатан сел обратно и закусил губу от нахлынувшего отчаяния: сном была только последняя часть его бреда, первая же – абсолютно реальна. На кухне гремел посудой дядя. Выходить не хотелось. Можно было сказаться больным и просидеть дома, но и в этом случае дядя все равно придет его проведать, а заодно и рассказать, что вчера Джонатан пустил под откос все свое счастливое будущее. Джонатан оделся и все-таки прошлепал на кухню. Он сел за стол, не поднимая глаз. Щеки снова начинало жечь. – Хорошо провел время? Голова болит? – невзначай поинтересовался дядя. – А я ведь предупреждал тебя, чтобы ты не перебрал. – Что? – переспросил Джонатан недоверчиво. Он ожидал чего угодно, но только не этого. – Если нужны таблетки, то они в верхнем ящике, – пояснил дядя. Он стоял около окна, глядя на улицу сквозь полупрозрачную серую занавеску. – Представляешь, они сказали мне, что не могут меня взять. Я уже слишком старый, сказали они, а на примете у них уже есть кто-то. Они, видите ли, имеют право забрать с собой только одного. Мне надо было соглашаться лет двадцать назад, сказали они, когда я был молодым и наивным, а сейчас зачем я им? На них даже возраст как будто не действует, Ирма такая же молодая. Если бы я согласился тогда, я тоже был бы таким… – Ты… хочешь уехать вместе с цирком? – спросил Джонатан. В голове снова не складывалось одно с другим: это ему сейчас стоило жалеть о том, что произошло, но уж никак не дяде. – Хотел. А теперь это уже не имеет значения. Мне отказали. Все, не бери в голову, – дядя повернулся к нему, – бери лучше яичницу, она сегодня съедобная. Джонатан механически встал, положил на тарелку два яйца, хотя даже смотреть на еду не мог. – Никто ничего не говорил про меня? Ты не слышал? – спросил он, все еще надеясь выпытать хоть что-нибудь. Но дядя, похоже, был целиком занят своими переживаниями. – Да кому ты нужен, – отмахнулся он и тоже сел за стол, рассеянно крутя в пальцах чайную ложечку, и снова погрузился в мысли. И он оказался прав. Мир не спешил переворачиваться, и никто не клеймил Джонатана позором, когда тот, на всякий случай вжав голову в плечи, вышел из дома. Никто не показывал на него пальцем ни на улице, ни в университете, ни на пути обратно, к дяде домой. День прошел на удивление спокойно, и ближе к ночи Джонатан окончательно расслабился. Никто его не видел, а если и видел, то не узнал – спасибо маске. «Только не снимай маску», – вспомнил он сказанные ему вчера слова. Вспомнил горячее дыхание на своих губах. Вспомнил обнимавшие его руки, надежные и крепкие, как стальные канаты. Вспомнил ослепившее его удовольствие, вырвавшее из реальности на несколько долгих минут. Джонатан подумал, спускаясь ладонью по напряженному животу вниз, что завтра он обязательно наведается в цирк еще раз.
На этот раз Арлекин был умнее и пошел другим путем. Сегодня он не предлагал Джонатану выпить, а заставлял просто стоять и смотреть. Давно стемнело, фонари погасили на время, и единственным источником света были разноцветные огни на сцене. Джонатана не очень интересовало происходящее там, и гораздо больше – стоящий рядом Арлекин. Но из уважения к нему Джонатан смотрел вперед и старался как можно реже поворачиваться в сторону своего спутника. Вокруг столпилось столько народу, что даже стоять было тесно, но все молчали, глядя заворожено, прямо-таки не отрываясь ни на секунду и разинув рты, и только время от времени вскрикивали от испуга или восхищения. На сцене происходило какое-то масштабное действо с огнем и зеркалами, но Джонатан, хоть и пытался, не мог и не хотел вникнуть в его суть. Зато спустя некоторое время он уловил закономерность: когда толпа восторженно ахала, Арлекин выделывал руками какие-то пасы, словно дирижер, управляющий оркестром. Джонатан, конечно, знал, зачем он сюда пришел, но осуществить желаемое он не мог. Было бы глупо и совершенно неестественно прийти и прямо в лоб сказать, что из всего цирка, из всех его представлений и чудес, он хотел бы только одного – переспать с Арлекином. А он хотел. Он видел огонь перед глазами, но его тело обжигало сбоку, как раз там, где, благодаря тесноте, его плечо и лопатка под тканью рубашки соприкасались с плечом и грудью Арлекина. Но при встрече тот никак не подал вида, что позавчера между ними произошло что-то необычное и из рядя вон выходящее. Арлекин улыбался и вел себя так спокойно и естественно, будто не произошло совсем ничего. Может, он вообще забыл, мало ли какие у этих циркачей нравы и порядки… А даже если и нет, вряд ли он захочет повторить, зачем бы ему сдался глупый, юный и неопытный Джонатан? Но если не сдался, то зачем Арлекин уже который день подряд выискивает его среди остальных людей в масках? Джонатан запутался. Постоянные случайные прикосновения сзади доводили до дрожи и чуть ли не до слез. Он ничего уже не понимал, кроме того, что хочет прямо сейчас развернуться, повиснуть на шее, найти губы и прижаться всем телом. Но сделать это он не решался, к тому же, Арлекин был явно занят. Он даже не заметил, как представление закончилось. Джонатан понял это только по зашумевшим вокруг них аплодисментам, как ливень по жестяной крыше. На сцене раскланивались и улыбались ярко обведенными ртами артисты. Кажется, пора было уходить. На плечо уже привычно легла тяжелая ладонь, и Джонатан снова почувствовал, как горячая волна от прикосновения ударила в голову и в пах. Он остановился, закусывая щеку изнутри, чтобы прийти в себя хоть чуть-чуть. – Тебе не понравилось, – с досадой констатировал Арлекин. Джонатан подумал, что отпираться бесполезно и бессмысленно, и пожал плечами. – Жаль, вышло очень даже неплохо. – Ну извини, – огрызнулся он, вскидывая голову, и выпалил: – Может, у тебя есть еще идеи, как меня развлечь? Сказал и обалдел от собственной наглости. Арлекин мог бы разозлиться, но тот расхохотался громко, задирая голову к небу, к висящему высоко в синеве месяцу. Джонатан криво улыбнулся, стоя столбом и не зная, куда ему деться, а потом развернулся резко и пошел в сторону. Надоело. Нечего ему тут делать. Зря он вообще сегодня пришел. Раскатистый смех за спиной все не прекращался, и это было отличным стимулом для того, чтобы идти быстрее. Никто его не останавливал и не преследовал, и Джонатан, поначалу запыхавшись, замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Перед его глазами обжимались на скамейках парочки: мужчина и женщина, две женщины, два мужчины, – все как на подбор. Под веками противно защипало. Джонатан махнул рукой, подзывая полуголую девицу на каблуках и с подносом на голове. – Скучаешь, милый? – сверкнула она зелеными глазами из-под густых черных ресниц, склонившись перед ним в поклоне, чтобы Джонатану было удобнее дотянуться до напитков. Вопрос сбил его с толку. Джонатан непонимающе нахмурился, кивнул, затем замотал головой и покраснел. Девица обнажила в улыбке жемчужно-белые зубы. – Если хочешь, я помогу тебе развеяться. Хочешь? Джонатан задумался. Первым желанием было отказаться от предложения, но потом мысль переключиться на эту девицу показалась ему не такой уж и плохой. Сейчас ему больше всего хотелось отвлечься и сбросить никак не отпускающее напряжение. – Я сам ему помогу, – Джонатан услышал знакомый, низко вибрирующий голос за миг до того, как сзади, со спины его снова обвили руки. Джонатан сделал глубокий вдох и захлебнулся воздухом, разом ставшим раскаленным и влажным. Он увидел, как девица улыбнулся шире, еще ниже согнулась в поклоне и исчезла в один момент. Хотя Джонатан уже не смотрел. Он закрыл глаза и безуспешно пытался выровнять дыхание. Он хотел бы, чтобы его сердце билось так же ровно, как те толчки, которые он ощущал левым плечом, чуть выше лопатки. – Не думай, что я отпущу тебя теперь, – услышал Джонатан, уха коснулось теплое дыхание. Он снова чувствовал себя дураком, но сейчас это волновало его меньше всего. Он осознал, что держит в пальцах горлышко бутылки только тогда, когда ее вытащили из его рук. Затылком он ощутил, как по горлу Арлекина прокатился глоток. Джонатану было хорошо. Он стоял бы так, в чужих крепких объятиях, еще много часов. Стоял бы, если бы не хотел большего. – Я знаю, чего ты хочешь, – говорил Арлекин, и в его голосе ясно слышалась улыбка. – Конечно, я дам тебе все, что бы ты ни попросил. Но сначала выпей, у тебя в горле пересохло. Джонатан кивнул – действительно, выпить сейчас было отличной идеей, может, тогда его перестанет так трясти и постоянно бросать в жар. Он быстро облизал губы, прежде чем к ним поднесли теплое влажное горлышко, и Джонатан сделал глоток. Рот и горло обожгло какими-то сладкими едкими пряностями, и Джонатан от неожиданности едва не закашлялся, но не успел: руки, до этого обнимавшие, теперь развернули его. Джонатан не успевал понять, что происходит, когда его уже целовали, сначала властно и настойчиво, потом нежнее и медленнее. Джонатан тонул, он не мог сделать вдох. Голова кружилась, но казалась до странного легкой, как накачанный гелием воздушный шарик, зато внизу, в паху, тяжело ныло и требовало прикосновения. Джонатан застонал, когда обе ладони подхватили его под зад и подняли вверх, усаживая на пояс, но его стон поймали и поглотили губы. – Пошли отсюда, – успел шепнуть Арлекин, не разрывая поцелуя. Джонатан судорожно кивнул несколько раз, смысл сказанного дошел до него уже позже. Джонатан понятия не имел, что так бывает, что можно полностью потерять голову от непрекращающихся поцелуев, от ладоней, горячих даже сквозь брюки и ткань перчаток, поглаживающих его бедра с внутренне стороны, от пробравшихся под рубашку и царапающих позвоночник пальцев. Арлекин быстро шел куда-то – Джонатан не мог видеть, куда, он смотрел только в темные, притягивающие к себе глаза с мрачным, звериным огоньком в глубине. Он цеплялся за шею, зарывался дрожащими пальцами в волосы и бессильно сжимал их в кулаках; он обнимал талию Арлекина ногами и рва терся членом о твердый живот. По голове внезапно проехалась грубая плотная ткань – они вошли под полог шатра. Джонатан глубоко вдохнул в надежде прийти в себя хоть немного, пока Арлекин, оторвавшись от него, осмотрелся по сторонам и двинулся дальше. Идти теперь было недолго, спустя несколько шагов его уронили на кучу пестрых цветастых тряпок, в которых можно было опознать недавно виденные им юбки цыганок. Джонатан откинулся назад, на локти, поднял глаза и невольно сглотнул, а во рту разом пересохло: облегающий тело костюм Арлекина не скрывал ничего, и стояло у него тоже очень красноречиво. Джонатан поднял взгляд еще выше, увидел сияющую в желтой полутьме шатра улыбку, все те же глаза, и упал на спину. Чем бы это ни оказалось, он этого хотел сейчас до умопомрачения. Рука сама по себе потянулась к ремню брюк, пальцы коснулись прохладной металлической пряжки, и тут же отлетели в сторону, зажатые в руке Арлекином. – Я сам, – Джонатан услышал около уха низкий сдерживаемый рык, от которого мурашки побежали вниз по спине. Арлекин сидел на нем сверху, зажав его бедра своими коленями, и удерживал одной рукой за запястье над головой. Другая рука неторопливо расстегивала пуговицы на рубашке, слишком неторопливо, не прикасаясь больше нигде. Редкие, теплые касания руки в перчатке к оголенной груди. Джонатан застонал недовольно, и рука взлетела, накрыв его губы. Джонатан облизнулся, сжал зубами кончик пальца, зацепил тонкую, раздражающую вечно ткань, стянул перчатку с руки и отбросил в сторону; он втянул в рот подушечку указательного пальца, прикусил ноготь, обвел языком – кожа была слегка солоноватой на вкус. Тишина вдруг надавила на уши – ни звука, даже дыхания не слышно. Арлекин смотрел на него сверху мутными, бездонными глазами. Джонатан выпустил палец изо рта, в последний раз лизнув. От волнения, что он что-то делает не так, в груди сдавило. Взгляд прожигал его насквозь. А в следующий миг его унесло, расплющило и раздавило ураганом, которому он не мог и не хотел сопротивляться. Его целовали везде – губы, виски щеки, подбородок, шею и плечи, цепляли зубами ставшие вдруг до боли чувствительными соски; его освободили от остатков одежды в один момент, не прекращая целовать и гладить; его крутили в руках, как куклу, перевернули на живот, коленом раздвинули ноги, прикусили кожу на пояснице, потом выше, между лопаток, и там, где плечо переходит в шею, придавливая одновременно сверху всем весом. Джонатан уже не помнил ничего, он выгибался всем телом навстречу Арлекину и в голос стонал. Он чувствовал зубы, сомкнувшиеся на его шее, и руки, касающиеся везде, кроме тех мест, где они нужны были больше всего. Джонатан даже не понял, не почувствовал момент, когда в него проник палец, твердый и влажный, зато он отлично понял, что все те ласки, что были раньше, всего лишь игра. Но теперь хотелось еще большего. Джонатан застонал протяжно и выгнулся, насаживаясь настолько, насколько это было возможно. Арлекин отпустил его шею только для того, чтобы стиснуть зубами мочку, шипя что-то про то, чтобы он, Джонатан, не дергался раньше времени или завтра он не сможет ходить и точно сюда не придет. Но это было уже бесполезно. Джонатан тяжело кивнул, выдавил из горла что-то жалобно-просящее и снова двинул задом навстречу. Арлекин сквозь зубы выругался и наконец стянул с себя штаны. Палец исчез, вместо него сзади уперлось горячее, гораздо больше по размеру, и мучительно, издевательски медленно стало давить, раздвигая мышцы и погружаясь внутрь. Джонатан поглубже вдохнул, двинул бедрами и насадился до конца. Он еще слышал, как охнул Арлекин, прежде чем разряд электричества прошил весь его позвоночник, и в глазах вспыхнули искры.
Встать, чтобы найти одежду, было лень, да и одеваться не хотелось, поэтому Джонатан, чуть поворочавшись, завернулся в одну из юбок, которая неожиданно оказалась огромной и напоминала еще один шатер. От тряпок пахло пылью и старой, прогорклой косметикой, как много-много лет назад пахло в доме у бабушки. Джонатан лежал на боку, выпростав из юбки только плечи и руки, и смотрел на сидящего по-турецки рядом с ним Арлекина. Тот снова глядел в пустоту перед собой. У Джонатана, впрочем, тоже не было ни одной мысли в голове, только охватившая все тело сладкая, тягучая усталость. – Хочешь? – Арлекин повернулся к нему, предлагая неизвестно откуда взявшуюся здесь початую бутылку. Джонатан протянул руку навстречу и чуть было не отдернул, когда их пальцы случайно столкнулись. Приподнявшись немного, он осторожно сделал сначала один глоток, а затем еще несколько. Напиток успел хорошенько выветриться, и теперь его можно было пить. – Иди сюда, – Арлекин хлопнул по бедру ладонью, и Джонатан с готовностью подполз и устроился на нем щекой, потерся в избытке чувств. – А нам сюда можно? Нас не выгонят? – Никто нас не выгонит. – Арлекин весело усмехнулся, опустив к нему голову. – Это мой цирк. Джонатан если и был удивлен, то только слегка. Теперь он думал, что всегда об этом знал. – Шутишь? – на всякий случай переспросил он. Арлекин вместо ответа поднял руки, сводя их в какой-то странной, неестественной позиции – Джонатан понял смысл лишь несколько секунд спустя. Позади них в полог шатра бил свет от фонаря, и теперь тень на противоположной стенке, изображающая козла, отрицательно помотала головой, а затем прекратилась в свинью, в жующего верблюда, в попугая на ветке и в парящую птицу. Джонатан смотрел на превращения с улыбкой во все лицо. – Ты сам мог бы выступать на сцене, – сказал он. – Мог бы. – Теперь тень изображала хомяка с неправдоподобно толстыми щеками. – Но это не моя работа. – А что тогда твоя? – Джонатан перевернулся на спину, отвлекаясь от тени-голубя, чтобы удобнее было смотреть на лицо Арлекина. – Это – тоже твоя обязанность? – Это – вышло случайно, – Арлекин наконец опустил руки и провел пальцем по спинке носа Джонатана от переносицы до кончика. Джонатан поморщился, кривляясь, но внутри него, в груди, стало тепло до того, что он готов был растаять прямо здесь и сейчас, лежа у Арлекина на коленях.
Казалось, что цирк расцветает на глазах. Теперь разноцветные фонарики светились еще ярче, люди смеялись громче, а костюмы циркачей переливались в свете всеми цветами радуги. С цирка как будто сдернули мутную полупрозрачную пленку, скрывавшую до этого весь его блеск. Джонатан теперь видел это, лавируя с Арлекином в обнимку между людьми. Тот таскал его за собой всюду: на выступления, за кулисы, в маленькие тесные каморки без окон, где репетировали свои сценки клоуны; они ходили между вольерами с тиграми и львами, внутри которых звонко щелкали кнутами и покрикивали на зверей дрессировщики. Джонатан смотрел на все это с интересом, потому что все это принадлежало Арлекину. Он уже несколько дней подряд не посещал университет, все время проводя в цирке и уходя отсюда только под утро. Арлекин тогда провожал его чуть ли не до дома дяди, каждый раз затаскивая в один из темных переулков, где ближе к рассвету уже не было никого. Он сдергивал с Джонатана брюки одним рывком, подхватывал на руки и любил долго и мучительно-жадно. В спину впечатывалась и царапала кирпичная кладка, когда его прибивали к стене ровными, глубокими толчками. Джонатан все чаще чувствовал, что его уносит от реальности далеко-далеко, что еще немного, и он точно сойдет с ума, и хотел только одного: чтобы на этот раз цирк не уезжал из города как можно дольше. По утрам Джонатан больше не виделся с дядей – тот тоже не приходил ночевать. Зато однажды, в одном из цветной вереницы шатров, где они побывали, Джонатан увидел краем глаза в одном из закутков, как целуется его дядя с той самой красивой, но двухголовой женщиной из цирка уродов, и быстро отвел взгляд, проходя мимо. Иногда Арлекин, всегда сверкающий улыбкой, становился задумчивым или мрачным, глядя на него, но это быстро проходило, стоило только Джонатану уткнуться носом в его шею и провести руками по бокам вниз. Джонатан, дорвавшись, все время хотел прикасаться к его телу – оно было твердым, как дерево, горячим и нечеловечески гибким одновременно, – и Арлекину это, похоже, тоже нравилось. Арлекин уходил иногда, оставляя его одного, и тогда Джонатан обычно засыпал, завернувшись в какой-нибудь яркий пыльный занавес между декорациями. Циркачи сначала смотрели на него косо и посмеивались, но быстро привыкли и даже иногда звали посидеть к себе. Джонатан шел и сидел с ними, но очень скоро ему становилось скучно. Мир снова тускнел, и он ждал возвращения Арлекина. – Только к гадалкам не подходи, а лучше обходи их стороной, – сказал Арлекин ему однажды, и это был единственный совет чего-то не делать. – Они тебе такого будущего напредсказывают, что лучше сразу пойти и удавиться. Даже я нарвался… Джонатан никогда не хотел лезть к гадалкам, а теперь – тем более. Зато когда он бродил так в одиночку, скучая, девочка с белыми волосами и в костюме пастушки всунула ему в руки букет из маков и ромашек. Маки Арлекин выкинул сразу, а с венком из ромашек на голове Джонатан таскался весь день, пока тот не потерялся где-то среди улиц ближе к утру.
– Я только одного не могу понять, – упрямо согнув шею, говорил Арлекин, пристально глядя на Джонатана из-под прорезей красной маски. Маска ничего не скрывала – вряд ли лицо Арлекина сильно изменилось бы, не будь ее на месте. И именно поэтому Джонатану постоянно хотелось эту маску стянуть и нацепить на лоб. Пару раз он даже порывался это сделать, но был ненавязчиво остановлен, и на этом попытки прекратил. И все-таки она мешала, когда они оставались вдвоем, когда между ними не оставалось ни лишнего миллиметра. Свою маску Джонатан тоже не снимал, но она, по крайней мере, не доставляла ему неудобства. – Ты меня слышишь? – Арлекин прервал его мысли, и Джонатан только сейчас понял, что тот что-то говорил. – Что? – он переспросил, смутившись. – Я не могу понять, что тебе вообще понадобилось здесь, – Арлекин спрашивал его со странной настойчивостью. – Тебе не нравится цирк, не нравятся маскарад и здешние развлечения, ты не рвешься веселиться и гулять, как все, ты все время проводишь только со мной. Как ты вообще здесь оказался, если тебе ничего не нужно? – Меня дядя привел, – Джонатан улыбнулся. – Я и не собирался сюда идти, это случайно вышло. Это так важно? – Это очень важно. Случайностей не бывает, ты знаешь? – Арлекин блеснул глазами и улыбнулся в ответ. Джонатан ничего не знал про случайности, ему сейчас хотелось целоваться. – Есть просто множество ниточек… – Кто-то привел меня сюда? – удивился Джонатан. – Кто-то привел тебя ко мне… – Арлекин ответил задумчиво, водя ногтями вверх и вниз по позвоночнику Джонатана. – Ты спрашивал, в чем моя работа? Я ищу людей. Каждый раз, в каждом городе я вижу среди толпы тех, кто тоже ищет взглядом чего-то и никак не может найти. Кто-то приходит сюда из страшной нищеты, кто-то, наоборот, из сказочного богатства, связывающего по рукам и ногам. Кто-то ищет свободы, кто-то – острых ощущений, выпивки и женщин. Они все ищут своего чуда, а я сразу вижу таких, и я даю им то, чего они хотят. Делаю их счастливыми, а затем забираю их с собой. Я никогда не ошибался, но тебе ничего здесь не нужно. Он замолчал, но продолжал смотреть. Язык прилип к небу, и Джонатан, хоть и хотел, не мог сказать, что главное чудо здесь – сам Арлекин. Он понял прямо сейчас, что эти самые ниточки существуют, что одна из них, такая тонкая и острая, что боли он почти и не почувствовал, прошила его сердце насквозь. Этой ниткой был взгляд. – И знаешь, что самое смешное? Я уже много, очень много лет не видел никого настолько наивного и никого так сильно не хотел забрать себе. – Ты хочешь, чтобы я уехал вместе с цирком? – Джонатан слышал его слова и сам говорил, как будто во сне. Он не сразу поверил в услышанное, а когда понял, что Арлекин не шутит, что тот хочет забрать его с собой, стало жутко. – Да. Я хочу, чтобы ты остался со мной, навсегда, – Арлекин кивнул. – Хорошо, – Джонатан, как зеркальное отражение, повторил кивок. – Ты больше никогда не будешь жить в своем маленьком и уютном городке. – Да. – Ты будешь бесконечно мотаться по свету и делать то, что я скажу. – Хорошо. Нитка каждый раз натягивалась и резала по живому, а потом ослаблялась. – Мне неприятно сообщать тебе об этом, но после смерти твоя душа попадет в ад. – Хорошо. – Ты хорошо понимаешь, что я говорю? – голос наконец-то смягчился, пальцы погладили по щеке. Стало немного легче, и туман в голове чуть рассеялся. – Не очень, – честно признался Джонатан и криво улыбнулся. Губы не слушались. – Ну и неважно, – теперь Арлекин снова засверкал глазами довольно и сыто. Джонатан никогда не успевал понять, как тот двигается, но только что Арлекин лежал напротив него и смотрел прямо в лицо, а теперь уже нависал над ним, перевернув Джонатана на спину и заглядывая в глаза, прежде чем впиться в его рот. И сразу стало хорошо, потому что сердце больше ничто не сжимало и не резало на части. – Я хочу быть с тобой, – Джонатан едва успел выдохнуть, а после этого он не мог уже произнести ни слова.
– Когда ты придешь сюда завтра, ты должен будешь поставить всего одну подпись, – говорил Арлекин быстро ему на прощание. – И тогда ты сможешь отправиться со мной. Если ты хочешь, конечно. – Я буду завтра, – Джонатан кивнул замедленно. За прошедший день он устал больше, чем за всю свою жизнь разом. Он не врал, он на самом деле хотел больше всего на свете быть с Арлекином. И тот тоже хотел, Джонатан это знал, чувствовал в каждом слове, движении и жесте. Но он сомневался, и чем больше времени проходило, тем сильнее становились сомнения. Он снова ворочался и не мог сомкнуть глаз, даже когда звезды за окном потускнели, и небо из темно-синего стало прозрачно-голубым. Джонатану было страшно. В доме было пусто, дядя до сих пор не вернулся. Джонатан уже хотел встать, чтобы пойти и поставить эту одну чертову подпись, но от волнения не мог и пошевелиться. Он помнил все, каждое слово, сказанное ему Арлекином, и не собирался отказываться от того, что сказал сам, но… Солнце уже встало и поднялось высоко, а он так и не смог ни заснуть, ни успокоиться. Когда лучи подползли выше и стали бить ему по глазам, подняться с постели все-таки пришлось. Джонатан хотел позавтракать, но еда не лезла ему в горло, он не мог выпить даже глоток воды. Он все время думал о том, что это все в последний раз: в последний раз он наливает воду в прозрачный стеклянный стакан, в последний раз ставит на конфорку чайник, садится за стол, встает, на дрожащих ногах подходит к окну и видит двор… Наверное, те волшебные бутылочки, которые раздают в цирке всем подряд, помогли бы ему успокоиться, и значит, надо было туда прийти. Он очень хотел увидеть Арлекина. Джонатан понял, что что-то не так, сразу же, как только вышел из дома. Солнце палило слишком сильно, но ветер был холодным и пронизывающим. И слишком тихо. И ни одного человека в маске на улицах. И пустая, совершенно голая, мертвая, сверкающая серым асфальтом площадь. И никакого цирка, больше никакого цирка. Джонатан стянул с лица ненужную больше голубую, расшитую бисером и перьями, маску и бросил ее в стоящую рядом урну. На дне одиноко валялась смятая в комок цирковая программка. – Что, сынок, неожиданно, да? – сзади к нему подошел какой-то незнакомый мужчина с круглым пивным животиком. – Они всегда уезжают неожиданно. Вот еще вчера все стояло, а вот их уже и след простыл. Зато повеселились от души, так ведь? – Так, – повторил Джонатан. Почему-то сейчас он даже не мог понять, рад он или нет.
Дядя Джеффри так и не вернулся, ни на следующий день, ни через неделю. Через месяц, когда вернулись с отдыха родители, Джонатан даже не мог сказать, были ли цирк и Арлекин реальностью, или это плод его ненормальной фантазии. Когда с плеча исчез последний след от зубов, не осталось ничего. Только дядя исчез… Джонатан надеялся, что это пройдет, что когда-нибудь, рано или поздно, он снова сможет чувствовать себя нормально, радоваться жизни и улыбаться искренне. Шли дни и складывались в месяца, но легче не становилось. С ним никто не хотел говорить о цирке, и нигде не найти было сведений, только изредка всплывали крошечные, абсолютно бесполезные заметки в газетах. Теперь Джонатан искал. «Случайностей не бывает», – сказал ему Арлекин, и Джонатан помнил эти слова, когда, спустя несколько лет бесплодных поисков и ожиданий, ушел из дома. Он ездил из города в город с надеждой, что если кто-то привел его к цирку однажды, то приведет и во второй раз. Кем бы ни был тот, кто держит все ниточки в своих руках, он обязательно сведет их снова, рано или поздно, хотя бы ради того, чтобы посмотреть, чем все это закончится.
Фотосет моих Буратинок! Мне как всегда не везет с послефестовскими фотосетами, и этот раз не стал исключением. Утром, собираясь на фотосессию, я узнал, что мой парик Пьеро черти где (накануне я его одолжил поюзать по доброте душевной). Очень жаль, что я так и не отфотался с моими любимыми Розенкройцерами, но буду догонять В худшем случае, организую соло-фотосет. В лучшем случае - организуем с Мальвиной и Карабасом, но тогда уже чуть позже.
А пока что я хочу, чтобы вы посмотрели на это творение! Пуговка - волшебница, это бесспорно. Но какие же замечательные модели. Вся фотосессия - просто бомба. Это как мини-повествование о Золотом Ключике. Я так счастлив, что это не передать словами
Сюда я выложу несколько фото, потому что, честно, лень загружать. Больше косплей фото вы можете найти здесь: Аниме Навигатор. К слову, сайт развивается, но уже сейчас можно найти много полезностей и интересностей об аниме, манге и японской культуре в целом. Так что не стесняйтесь
Отдельные благодарности Джи за такие прекрасные арты и Пуговке за чудесную фотосессию
понимать не обязательно, лишь бы было интересно (с)
Блокбастер о романтическом герое - Буратино, который наделен СИЛОЙ, чтобы понять ее и найти свое ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ нужно отправиться в опасное ПУТЕШЕСТВИЕ и узнать, что же СЛУЧИЛОСЬ с его родителями.
Арто-скетч. Предупреждения - ООС и прочее дарковое авторское видение Персонажи - Мальвина и Артемон "Педикюр" Полный размер - nameless-av.deviantart.com/#/d5iwuc3
И - да, будем честными. Хоть кукол я рисую давно, но о кукольном театре из Буратино я задумалась, будучи под впечатлением от Arlecchino. Огромное спасибо за вдохновение
Концепт-арт "Пиноккио" Дель Торо Концепт мне нравится, но боюся я, что снова выйдет страшилка. Это будет кукольный мультфильм в 3D, и Дель Торо сразу предупредил, что его версия будет сильно отличаться от диснеевской. Ой, так неожиданно прям!
читать дальшеМы всегда носим маски, и у каждого она своя. Мы играем в театре жизни, каждый свою роль, и никто не должен знать, что скрывают тонны грима… Очередной спектакль, полный зал зрителей, но нам не страшно, мы давно привыкли. Сцена - наша жизнь... Тебе так идет сегодняшний образ... Какой властный... И настолько прекрасен, что невозможно толком сосредоточиться на игре… Рыжие локоны снова промелькнули рядом... Бей меня в губы, чтобы потом самому слизывать с них кровь... В ход пошла плетка, сегодня ночью ты будешь целовать эти синяки и ссадины. А теперь любимое: притяни меня к себе и шепни в губы, как сильно ты меня ненавидишь… дыхание такое горячее и твои губы так близко, всего сантиметр и... Нельзя, нужно потерпеть, еще слишком рано. Вот и конец. Поклон. И уходим за кулисы… И каждый раз, каждую ночь, я сломя голову бегу в твою гримерку.
-Арлекин! – Громкий удар двери о стену, Пьеро вбегает в гримерную шута, тут же защелкивая замок, - Я больше не могу... Брюнет тяжело дышит, а взгляд полон безумия и похоти. Он сейчас как наркоман в ломке. А Арлекин – его доза. И Арлекина не нужно просить дважды. Прижимает к двери стройное тело, забираясь руками под нелепую белую рубашку, и целует. Целует, словно это их последний раз, а когда все кончится, их навеки разлучат. Пьеро обнимает его за шею, сжимая пальцами водолазку на спине, и жмется ближе, это так важно для него сейчас, на сцене им не позволено… Руки вплетаются в волосы, но стук в дверь прерывает их. Как не вовремя. Нехотя, Арлекин отрывается от губ Пьеро и зажимает ему рот ладонью. -Кто там? -Арлекин, ты Пьеро не видел? – Артемон. Его только не хватало. -Нет. За дверью слышны удаляющиеся шаги и, не теряя времени, шут валит Пьеро на пол, не переставая целовать... Снова стук. -Арлекин… -Я занят, мать вашу! – рявкает шут и, повернувшись к поэту, ласково проводит по щеке ладонью, улыбается нежно, - Тобой, мой мальчик…
Доброго времени суток. Случайно набрев в ваше сообщество я нашел здесь свой арт и ссылку на ЛиРу, где я выкладывал свои фики по Буратино под именем ПьероТТ. Чтож, надеюсь на радушный прием. В качестве членского взноса:
Автор: JT (ПьероТТ) Бета: Mad_Bitch Фэндом: Буратино Персонажи: Арлекин/Пьеро Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой) Предупреждения: Изнасилование, Секс с несовершеннолетними Размер: Драббл
читать дальшеПадает занавес, спектакль окончен. Сегодня я не выйду на поклон. Бегу в гримерную, смыть краску, которая уже давно въелась в кожу, и зализать раны. Сегодня ты был особенно груб, порой я по-настоящему боюсь тебя, но ведь это игра, правда? Наконец добегаю до своего убежища, сколько раз я прятался там от тебя, уже не сосчитать.. Хватаюсь за ручку двери, как за спасательный круг.
-Ты так стремительно покинул нас, Пьеро… Вздрагиваю и оборачиваюсь. Почему в этих коридорах так темно? С трудом различаю контуры короны, почтительно кланяюсь. -Простите, мой Лорд… Дыхание перехватывает от громкого смеха и звона бубенцов, нет, это не Лорд… -Неужели не узнал? - усмехаешься, снимая корону и натягивая шляпу с весело звенящими бубенцами. -Ч-чего тебе надо? – кажется, голос дрогнул… Снова смех. Хватаешь меня за руку, резко разворачивая к себе спиной. Стягиваешь длинные рукава на манер смирительной рубашки, впечатав меня в дверь. Холод по коже, который тут же заменяется твоим горячим дыханием, по телу пробегает волна легкой дрожи, ты слишком близко… -Боишься меня? – Шепчешь в ухо, забираясь рукой под одежду, слишком горячо.. Вздрагиваю от твоих прикосновений, а рука скользит ниже.. Всхлипываю: -Ты такой бесчувственный, Арлекин! -А ты такой нытик, Пьеро… - усмехаешься, заталкивая меня в гримерную. Еле удерживаюсь на ногах, но оказываюсь опрокинутым на узкий диван. А ты все продолжаешь ухмыляться. -Не надо! – брыкаюсь, когда ты стягиваешь с меня штаны, пытаюсь высвободить руки. -Почему не надо? – поглаживаешь бедра, - ты ведь хочешь, Пьеро… Признайся, ты хочешь… -Нет… - слезы предательски катятся по щекам, мне стыдно признать, но это действительно так. Подаешься вперед, шепча в губы: -Твое тело говорит об обратном…
Широко распахиваю глаза, со стоном выдыхая, подаваясь навстречу умелым рукам, губы все чаще шепчут «Прекрати, остановись..Прошу, умоляю…» но разум просит продолжать.. Выгибаюсь под тобой, движения наших тел все быстрее, стоны громче и слаще, мир сузился до размеров этого дивана. Я хочу обнять тебя, прижаться, чтобы быть еще ближе, но связанные за спиной рукава не позволяют мне этого. Твое дыхание участилось, движения хаотичней, ты уже на грани, я тоже совсем скоро… Выгибаюсь в последний раз, сладко простонав твое имя, обмякаю в твоих руках.. Падаешь рядом, пытаясь восстановить сбившееся дыхание…
-…Развяжи меня… - как-то жалобно прошу. Выполняешь просьбу, освобождая из импровизированных оков. Обвиваю руки вокруг твоей шеи и тянусь к губам. Снова усмехаешься, отстраняясь и скидывая мои руки с себя: -Шлюх в губы не целуют. Забываю, как дышать, слезы звенят в моем голосе: -Ты такой бесчувственный, Арлекин… -А ты такой нытик, Пьеро… - смеясь, выходишь из комнаты, на ходу поправляя одежду. Ты всегда жесток, но ведь это игра, правда?
понимать не обязательно, лишь бы было интересно (с)
Поздравляем с днем рождения нашего демонического Арлекина и желаем ему вдохновения и любви ))) Вот. И новые психоделичные картинки от него. читать дальше
понимать не обязательно, лишь бы было интересно (с)
Если бы у Арлекина и Пьеро был сын, он бы выглядел вот так. Впрочем. Это вполне может быть еще одна сторона личности Арлекина. Фотограф - drixx_nudal читать дальше
Название: Девочка с голубыми волосами Автор:.император Пейринг: Арлекин х Пьеро Жанр: Drabble, Angst, Slash, POV Арлекино Рейтинг: R (NC-17 ?) Дисклеймер: От отказываюсь. Размещение: с разрешения. От автора: Текст не был в руках у беты, поэтому там может быть уйма опечаток/ошибок. Глаз автора мог не углядеть.
читать дальше Его взгляд щемил сердце, слишком много нежности и восхищения в этих печальных и живых глазах. Он так смотрел на Мальвину, словно она была богиней, Афродитой, идеалом его красоты, впрочем, может быть, для него ей и была. Я старался найти в этой девочке с голубыми глазами, хоть каплю того, что видел в ней Пьеро – тщетно. Тонкие чуть розоватые губы на ее бледном фарфоровом лице казались мне самой извращенной картиной, что можно было только увидеть. Ни один художник не посмел бы нарисовать что-то настолько ужасное, хотя может быть, это у меня немного другой вкус. И пронзительный взгляд ее голубых глаз, заставлял лишь нервно передергивать плечами, когда она смотрела на меня с укором. Она на всех смотрела с укором и так, словно мы, мальчики, глупые создания. Она хмурила тонкие брови и всегда казалась строже, чем могла быть на самом деле. Она, девочка, должна быть милее, а не строить из себя Барби с синими волосами. Пьеро выполнял все ее указания, а она будто пользовалась этим. Ему нравилось прислуживать, она любила раздавать указы, а я бесился еще сильнее, видя, как он прогибается под ее ногами. Жестокая, бесчувственная кукла с пудрой на щеках в три слоя. Но пока Пьеро восхищенно смотрел на свою богиню, я смотрел на него. Такого же идеального, с белилами на щеках, с подведенными толстым карандашом черного цвета глазами. Высокий, худой и чуть сутулый. Печальный взгляд и туманная улыбка заставляли мое сердце биться сильнее. И только ночью, я был готов стереть его мысли о Мальвине, заставляя думать о чем-нибудь другом или не думать вообще. В полумраке моей комнаты он казался еще красивее, чем есть на самом деле. Его тонкие губы были мягкими и теплыми, мне было страшно накрывать их своими губами, но с каждым поцелуем, сердце сбивалось с ритма, учащало дыхание. Белый широкий ворот сполз с плеча Пьеро, обнажая бледную кожу, выпирающую косточку плеча, к которой хочется коснуться, проводя по линии подушечками пальцев, обрисовывая ее. После ниже – шея: длинная, тонкая, впадинка между ключиц завораживала, как и дыхание Пьеро. Тяжело и сбито, он судорожно выдыхал, сжимая пальцами красную рубашку на моей спине. Пьеро – утонченный, идеальный и ему так не подходят грубые слова, как сексуальный, возбуждающий, но чувствуя его под собой, я не мог придумать более точных и менее грубых слов. Он никогда не снимал рубашку, путал меня в длинных белых рукавах, прогибался в спине, сам насаживаясь на мой член, шептал что-то, но я никогда не слушал, боялся услышать о ней, о девочке с голубыми волосами. Вдыхая аромат его волос, я двигался ровно, боясь причинить ему боль. Его тихие стоны сводили с ума и уносили сознание. По виску скатывалась капелька пота, меня трясло от наслаждения. Зубами я подхватывал его губу, чуть посасывал и отпускал. Он водил пальцами по моей спине, через ткань рубашки я чувствовал их нежность и тепло, я чувствовал короткие ногти, что царапали ткань. Он пах свежей краской для волос, косметикой и пудрой. Думая о пудре я вспоминал ее – Мальвину и сильнее закусывал свою губу, стараясь подавить в себе стон. Когда я думал о ней, я становился грубее и чувствовал, как мышцы ануса сжимали мой член у основания. Пьеро выгибался, сквозь белую ткань, намокшую от пота и прилипшую к его телу, было видно ребра, по которым я проводил пальцами. Мне хотелось остановить время, хотелось остаться с ним навсегда, навсегда запомнить запах его волос, вкус его губ. Эта комната на часы становилась тюрьмой, клеткой в которой заперты только он и я. У Пьеро всегда будет Мальвина, он будет ее любить, ее идеальную и недоступную. У Арлекина не будет никого, но он всегда будет любить своего идеального, своего единственного Пьеро. Стены будто сдвигались и раздвигались по удару сердца в моей груди – они дышали вместе со мной, ветер, проникающий в комнату сквозь открытое окно, трепал шторы вместе со стонами Пьеро. Я будто сходил с ума с каждой секундой, с каждым новым вдохом, с каждым тихим стоном, срывавшимся с его губ. Я готов был остаться здесь. Навечно в этой комнате. В нем. И ни за что не делить его с Мальвиной, с его богиней. И я просыпался в поту в своей кровати, и после весь день видел его нежный и восхищенный взгляд этих печальных глаз смотрящих на нее, на девочку с голубыми волосами.
понимать не обязательно, лишь бы было интересно (с)
21 марта. А сегодня у нас Международный день кукольника. Поздравляю))) Пусть в нашем Театре куклы и кукловоды будут в мире и согласии друг с другом. И в подарок вот эта картинка