Мой пестрый балаганчик

[buratinoiko]

Название: Мой пестрый балаганчик
Автор:  Джерри_ ака Джерри Старк
Бета:  Admiral zur See
Рейтинг: R
Жанр: более джен, нежели слэш
Предупреждения: Персонажи - не куклы, но подростки. Труппа расширена, амплуа персонажей - по комедии дель арте. Смерть персонажа... ну, и опять тейлкиллерство.

Читать невеселую сказку?

Амплуа и действующие лица:

«Доктор Карабас Барабас»
«Мальвина», певица
«Коломбина», жонглерка
«Буратино», плясун
«Пульчинелла», «Пульча», доктор-шарлатан
«Скарамуччо», «Муччо», рыжий клоун
«Арлекин», радостный шут
«Пьеро», печальный шут
«Артемон», собака

Нынешним вечером доктор Карабас опять увел Пьеро - белого паяца, к себе в фургон, буркнув прочим сидеть тихо.
Они и сидели, разведя костерок и запекая в золе картошку. Картошка была мелкая и порченая, вся в мокрых пролежнях. Пульчинелла и Скарамуччо собирали ее на обочине поля, пока остальные выталкивали из грязи завязший фургон. Половину добычи они просыпали, удирая от здоровенных и злобных псов фермера. Муччо, прыгая через изгородь, порвал штаны в шагу. Пульча так хохотал, что начал безостановочно икать. Доктор надавал ему звонких оплеух.
Картошка аппетитно потрескивала в серой золе. Буратино ворошил ее оструганной веточкой, насвистывая сквозь зубы. Коломбина, близоруко щурясь, штопала порванные штаны Скарамуччи. Пульча и Арлекин перебрасывались разноцветными деревянными шариками. Иногда шарики улетали прочь, за пределы светового круга. Тогда Артемон торопливо выбирался из-под фургона, трусил за ними и приносил обратно. Прикрепленная к ошейнику цепочка громко звякала, хвост с облезшей кисточкой болтался туда-сюда.
Доход маленького странствующего театра не позволял заказать Артемону новый костюм. Два последних года он бегал в одном и том же наряде, вылинявшем и порванном на боку. Как Коломбина не пыталась его залатать, шерсть и кожа расходились прямо под иглой. Пару раз Пульчинелла замечал, как Артемон украдкой зализывает прорехи в костюме. Словно надеясь, что прохудившаяся ткань заживет, как зарастают настоящие раны. Артемон был безгранично счастлив, если ему удавалось провести языком по чьей-то коже, слизывая кровь из царапины. Такое нечасто выпадало на его долю. Актерам не нравились прикосновения Артемона. Его язык был шершавым и слишком влажным.
Арлекин, Пульчинелла и Муччо постоянно дразнили пса. Прятали драный коврик Артемона, опрокидывали его миску, отвешивали пинков и сулились однажды употребить его на манер девчонки. Только сперва, говорили они, надо ошпарить его кипятком, пока не выведутся все вши и блохи. Артемон начинал истерически скулить и безостановочно тявкать. Испугавшись, пес был способен часами драть горло. Ни удары, ни угрозы не могли заставить его заткнуться.
Умолкал он только от прикосновения руки Мальвины. Труппе стоило больших трудов уговорить певицу погладить Артемона. Мальвина терпеть не могла дотрагиваться до пса. Задирала точеный носик и твердила, якобы всей кожей ощущает, как на нее набрасываются полчища кусачих блох. Впрочем, прелестная Мальвина не терпела ничьих прикосновений – брезгливо кривилась и отодвигалась подальше. Даже сейчас, прохладным вечером, она сидела отдельно от прочих актеров. На маленьком плетеном стульчике, закутавшись в пеструю шаль с кистями. Вьющиеся иссиня-серебряные кудри, расчесанные волосок к волоску, сияли. Мальвина смотрела поверх скругленных крыш фургонов на темные холмы и небо над ними.
- Спеклась, спеклась! - Буратино, недавно взятый в труппу плясун и балагур, разбрасывал угли, выкатывая печеные картофелины. Игра света и теней превратила курносый нос мальчишки в свиной пятачок, окрасила рыжие кудряшки багровым.
Буратино, Альке Шмидт, родился в маленьком горняцком поселке. За свою короткую жизнь он ни разу не покидал его пределов. Малец простоватый и любопытный, он был очарован пестротой актерских нарядов, передвижной сценой и незамысловатым представлением. Родня слышать не желала о том, чтобы Альке покинул родное захолустье. Однако подросток оказался на редкость упрямым в намерениях. Он сбежал, увязавшись за караваном из трех фургонов.
Доктор Карабас долго орал на него, дергая длинной черной бородой, обзывая глупцом и маленьким полудурком. Утомившись кричать, махнул рукой – мол, оставайся. В сундуках отыскался пестрый наряд плясуна, в бубенцах и развевающихся лоскутках. Арлекин и Коломбина обучили новичка, как завлекать публику и отплясывать на сцене, а острый язык Буратино даровала природа. Он стал одним из бродячих циркачей, но не смог отучиться от привычки совать нос не в свое дело. Когда из фургона Доктора донесся придушенный вопль, он вздрогнул, выронив очищенную картофелину.
- Если ты не будешь, я ее съем, - с готовностью предложил Муччо, схватив рыхлый шарик и стряхивая с него грязь. Ухмыльнулся, запихивая картофелину в рот, обведенный яркой красной помадой.
- Б-бери, - Буратино по-прежнему косился через плечо на темный фургон. Тот чуть покачивался из стороны в сторону, поскрипывая ржавыми рессорами. – Ч-что он там с ним д-делает?..
- Лечит от сценического заикания, - хихикнул Пульчинелла.
- Не обращай внимания, - Коломбина закончила возиться с нитками и иглой, бросив починенными штанами в Скарамуччу. Подняла глаза – печальные, темные, не вязавшиеся с образом разбитной кривляки-жонглерки, лихо стучащей каблуками в ворохе пестрых юбок. – Мы актеры, он – владелец и хозяин нашего балагана.
- Но ведь он лупит Пьеро! – Буратино ткнул в сторону фургона. – Ни за что! Пьеро хорошо играл сегодня, не мямлил, публика была довольна! А он бьет его! И вчера избил! И третьего дня!..
- Можно подумать, твоя родня носилась с тобой, как с пасхальным яйцом. Пылинки с тебя сдувала, - холодно бросила Мальвина. Она побрезговала вытащенной из золы картошкой, хотя Арлекин несколько раз настойчиво предлагал ей поужинать. Даже очистил клубни и сложил на тарелку, но прекрасная певица оттолкнула ее. Зато Пульчинелла немедля вцепился в отвергнутое подношение и торопливо зачавкал, пока не отняли.
- Э-э… - Буратино растерялся. У дядюшки Фрица рука тоже была тяжелая, особенно после двух-трех стопок паленки. Если Альке невовремя попадался ему на глаза, дядька мог и черпаком по спине обласкать, и сапогом запустить. Вот только дядя Фриц колотил племянничка заслуженно. Когда тот бедокурил, или не исполнил порученного, или бегал с друзьями на речку вместо того, чтобы помогать по хозяйству. Все было просто и понятно. Но здесь… здесь, в этом крохотном мирке, где обитали парни и девчонки Доктора Карабаса, все было неправильно. Все навыворот, наизнанку. Пьеро после взбучки должен был злиться, честя мучителя на все лады и сулясь отомстить. Но, выползая из фургона на полусогнутых и утирая залитое слезами лицо, Пьеро – белый шут улыбался. Смутно, растерянно и сладко, ровно идущая под венец невеста в белом платье.
Они были странными, эти бродячие актеры. Непонятными. Непохожими на знакомцев и родню Альке Шмидта. В них было что-то неправильное, словно некогда жизнь напялила на них пестрые маски – и личины намертво приросли к коже. Доктор настрого запретил им воспоминать свои прежние имена, даже заикаться о них промеж себя. Только – Арлекин, Скарамуччо, Коломбина, Пьеро и никак иначе. Нарушителя ждало наказание – и захлопнувшаяся за спиной дверь фургона директора театра.
Пульчинелла, изображавший на представлении врача-шарлатана, варил в котелке вонючие настои и пугал всех россказнями про неведомые жуткие болезни. Арлекин и рыжий паяц Муччо постоянно делали друг другу пакости, засовывали шутихи в сапоги, подрисовывали ночами углем усы и дрались на деревянных мечах. Когда Мальвина вновь и вновь прогоняла Арлекина, тот ночами украдкой заползал в фургон к Муччо. Буратино разок подглядел за ними: парни валялись на драном матрасе, обжимаясь и тискаясь, запуская руки друг другу в штаны.
Коломбина, словно заведенная, повторяла: «Это не мое дело», и отворачивалась, прячась за лохматой гривкой. Буратино подметил, что в левом рукаве она таскает нож в пристегнутых к руке ножнах. Другой нож она прятала в складках юбки.
Певица Мальвина злилась на всех без исключения. Порой эта красивая надменная девчонка на пороге превращения в юную женщину смахивала на старую, выжившую из ума бабку из городка Альке – ту, что бегала за молодыми парнями. Старуха брызгала слюной из беззубого рта, скрипуче выкрикивая одну и ту же фразу: «Жениться сулил! Жениться сулил!». Мальвина с ее поджатыми губами и голубыми кудряшками напоминала переборчивую невесту, которой в мужья никто не гож, а промеж ног зудит да чешется. Доктор Карабас никого не подпускал к Мальвине – ни актеров, ни зрителей. Если Доктор уводил ее порой в фургон, то выходила она оттуда прежней – в чистеньком платье, аккуратно причесанной и ничуть не заплаканной. Только глаза блестели сухо и яростно.
А еще был Артемон.
От этого типа Буратино всеми силами держался как можно дальше. Паренек днем и ночью расхаживал в жилетке и штанах собачьей шерсти, с ошейником на шее. Он кувыркался на сцене и ходил на задних лапах, а вне сцены - не разговаривал, только ворчал, скулил и лаял, впрямь полагая себя псом. Нелюбимым и запаршивевшим, которого пинают мимоходом – и мимоходом же швыряют косточку, вспомнив, что надо бы покормить собаку. Взгляд у Артемона был искательно-туповатый, он подлизывался ко всем подряд, отдавая явное предпочтение Пьеро.
Невесть почему Буратино боялся Артемона. Как опасался своры поселковых шавок, заливисто брехавших из бурьяна на любого прохожего. Кто знает, что может стукнуть в собачью голову? Сейчас он лает, а спустя миг вопьется зубами в ногу и раздерет в клочья.
Таким был караванчик Доктора Карабаса. Три фургона, мужчина и подростки, разыгрывающих на ярмарках немудреные представления с фокусами для малолеток и плясками. Кто-то, подобно Буратино, сбежал из дома, от нищеты, побоев и непосильного труда на фабрике. Кто-то, подобно Коломбине, родился в опилках цирковой арены, не ведая иной участи, кроме как стать уличным актером.
Мальвину и Пьеро, если верить слухам, Доктор свел из приличных семейств. Из каменных домов, где завтрак подавали на фарфоровых тарелках. Где богатые папенька с маменькой дарили любимым чадам на Рождество и Пасху настоящих пони и говорящих кукол в шелковых платьях. Теперь у беглецов не было крыши над головой, но ни тот, ни другая никогда не заикались о потерянной родне. Им было хорошо здесь. В балаганчике они чувствовали себя на своем месте. Здесь на ужин была ворованная жареная картошка без соли, и господин Карабас щедрой рукой раздавал юным подопечным тяжелые оплеухи. Здесь они обрели себя.
Задняя дверца фургона приоткрылась. Мелькнули тени, Доктор одним размашистым движением вышвырнул наружу скулящего Пьеро. Тот по-жабьи шлепнулся в лужу, неуклюже развернулся и пополз обратно.
- Пшел вон! – рявкнул Доктор. – Снова сунешься – прибью! Вы, мелюзга, цыц там! Погалдели – и будет. Марш спать, завтра дальше поедем… - он с подвыванием зевнул и скрылся внутри. Крупный мужчина с взъерошенной черной бородой, в замасленной и поношенной куртке красной кожи с черными вставками. Он грузно и уверенно ступал по жизни массивными сапогами с фестончатыми отворотами, волоча следом стайку подростков. Стайку потерянных душ, которым он стал самозваным пастырем.
Хныча, Пьеро притащился к костру и шлепнулся на поваленное бревно. Коломбина сунула ему чистую тряпку, Муччо – миску с картошкой. Пьеро не заметил ни того, ни другого, провыв в темное небо:
- Почему-у?
- Потому что потому, - высокомерно процедила Мальвина. – Потому что не заслужил бОльшего.
- Мальва, да заткнись ты, - буркнул Арлекин. – Тебе и того не светит.
- Ей не нужно, она сосульками пробавляется! – по-жеребячьи заржал Пульча. Из своего убежища бочком выбрался Артемон, попытался свернуться под ногами. Пульча мимоходом пнул его по крестцу. Пес заскулил, и Буратино не выдержал:
- Хватит! Оставь его в покое, он вообще умом убогий!
- Кто убогий, он? – состроил удивленную рожицу Пульчинелла. – Да он поумнее прочих будет! Слова не выговорит, зато брюхо всегда набито и задница в мыле! Он хорошо устроился, наша сучка, верно? И ни в чьей жалости не нуждается. Верно, псинка? – он снова пнул парня-собаку. – Вот что ему нужно. Твердая рука, жирная кость и плетка!
- Говори только за себя, - вполголоса произнесла Коломбина. Пульча вскинулся, словно ужаленный осой в седалище, скривился вымазанными в помаде и золе губами:
- Ой, да что ты говоришь? Ты, значит, не такая? Тогда что ты здесь делаешь? Шла бы в город, на фабрику вязальщицей! Еще служанкой в трактире быть хорошо. Задница в синяках, зато монеты к пальцам сами липнут!
- Я актриса, а не шлюха! – танцовщица вскочила, ткнув руки в бока, агрессивно выпятила подбородок. – Я в силах прожить одна! Зато вам всем маменькину юбку подавай, сопли утирать! И папенькин ремень, вы без него дня не проживете! Вот, полюбуйтесь, далеко ходить не надо! – она ткнула пальцем в сгорбившегося Пьеро. – Его смертным боем лупят, а он рад-радешенек!
- Врешь ты все, - вступился Муччо. – Сама постоянно твердишь: Доктор наш хозяин, мы – его марионетки. Могла бы жить сама – давно сбежала. Но ведь не убегаешь.
- Да без меня вы пропадете, идиоты несчастные! – яростно выкрикнула Коломбина. – Вы же способны только хныкать и жаловаться!
- Ха-ха-ха, - отчетливо и раздельно процедила Мальвина, беззвучно приложив ладони друг к другу. - Браво. Бис. Полюбуйтесь на нашу героиню. Ночью боится от костра отойти, а собралась бежать.
- Неправда! – яростно выкрикнула Коломбина. Буратино показалось, жонглерка в шаге от того, чтобы вцепиться Мальвине в холеные кудри и вывозить певичку физиономией в грязи. Он рискнул вмешаться:
- Ребята, Коломба права. Мы не тряпичные куклы, чтобы вытаскивать нас на время представления и запихивать потом обратно в сундук. Балаган держится на нас, а не на Докторе. Но вся выручка уходит ему в карман. Мы не получаем ничего, кроме пинков и колотушек! Однажды он изобьет Пьеро до смерти и швырнет труп в канаву! И ему за это ровным счетом ничего не будет! Ничего! Вы сдохнете под забором, а Карабас поедет дальше. Украдет взамен другого ребенка!
- Он заботится о нас, - тихим, отсутствующим голосом произнес Арлекин. – Пусть бьет, я потерплю. Лучше так, чем сидеть на обочине и надеяться: вдруг они не солгали? Вдруг вернутся, как обещали? Проходит день, другой, третий. Никто не приходит. Ты понимаешь: ты один. Никому не нужный, брошенный, а мир такой огромный… и никому, никому нет до тебя дела. А здесь…
- Здесь наш дом, - твердо заявила Мальвина. – Наш, а теперь и твой. Доктор Карабас – наш отец. Он спас нас. Родитель может и должен наказывать скверного ребенка. Так было всегда. Так должно быть. Иначе как научить детей отличать хорошее от плохого? Не спорь. Дети не спорят с родителями. Они слушаются.
- Он не мой отец! – огрызнулся Буратино. – Моего отца звали Густавом Шмидтом, он давно на кладбище. Я просто работаю на этого человека. Ты что, не чуешь разницы? Вы все – что, ничегошеньки не соображаете? – он сорвался на крик. - Да вы посмотрите на Артемона, он собственного имени не помнит! Хотите стать такими, как он? Ходить в ошейниках и прыгать на задних лапках?
Услышав свою кличку, Артемон задрал морду вверх и робко тявкнул.
- Мы погибнем, если убежим, - запинаясь, выговорил Пульчинелла.
- А если останемся, Доктор Карабас однажды спьяну измолотит кого-нибудь, - возразил Буратино, ощутив прилив красноречивой убедительности. – Или вытворит чего похуже. Мир страшен, да. Но если держаться друг друга, мы справимся. Давайте запрем его в фургоне и уедем. Пускай ночь. Дорога всего одна, не собьемся. До города десять лиг, я видел указатель на перекрестке. Затеряемся в городе, Доктор никогда не отыщет нас!
- А если все-таки найдет? – склонила голову набок Коломбина. – Тогда он разъярится всерьез. Станет лупить нас с утра до вечера и с вечера до утра. Но я… - она сглотнула и сжала кулачки. – Я согласна.
- Это глупо! – взвизгнула Мальвина. – Вы всего лишь дети! Если вас не поймает Доктор, вас задержат жандармы. Отберут фургон и отправят в приют!
- Можешь оставаться, обойдемся без тебя, - Пульчинелла метко сплюнул на башмачок прекрасной Мальвины. – Арлекин, Муччо, шустро подняли задницы! Пьеро не спрашиваю, его отсюда и воловьей упряжкой не вытянешь.
- Н-но я не хочу здесь оставаться, - неожиданно для всех промямлил Пьеро. – Хочу с вами.
- Вы не имеете права! Вы не можете убегать! – хорошенькое личико певицы исказила злобная гримаска. – Я… я вам запрещаю!
- Да кто ты такая, фря расфуфыренная? – Пульча угрожающе шагнул в сторону девушки. Та вскочила, опрокинув стульчик. – Ты даже Доктору не подружка! Ты нам не мать и не мачеха, чтобы дозволять или запрещать! Просто дуреха пустоголовая! Вздумается Карабасу, он продаст тебя жирному торгашу – а тот разложит тебя в постельке с кружевами! Знаешь, зачем? Хотя откуда тебе знать! Надо было давно задрать тебе юбчонку – чтобы не воображала невесть чего!
- Замолчи, я тебя не слышу! – Мальвина неловко замахнулась, ударив Пульчинеллу по губам и оставив две длинные косые царапины. Арлекин заулюлюкал, Коломбина в голос заорала: «Двинь ей, двинь!». Артемон забрехал, скача на четвереньках и звеня цепочкой. Муччо сунул пальцы в рот и засвистел.
- Пащенки, быстро заткнулись, не то языки повыдергаю! – господин Карабас воздвигся в распахнутой двери, загромоздив массивной фигурой узкий проем. Его борода гневно топорщилась. В левой руке он сжимал тяжелую плеть, раздраженно постукивая рукоятью по ободверине. – Я кому велел катиться спать? Какого ляда вы тут затеяли? Да умолкни ты, псина! – он замахнулся на Артемона. Тот отскочил, щеря человеческие зубы в собачьем оскале и рыча. – Ты что это удумал, тварь? На хозяина хвост задирать? Вот я тебя! – плетка свистнула, разворачиваясь во всю устрашающую длину своих пяти хвостов. Артемон заскакал боком, укрываясь от кусающего удара под днищем фургона.
- Они сговаривались убежать! – истошно заверещала Мальвина. – Это он, он их подбивал! Говорил, не нужно слушаться! – жестом кликуши она указала на Буратино. Тот в растерянности попятился, ища путь к бегству. Если юркнуть вот туда, между фургонами, и припустить к холмам, Доктор вряд ли за ним погонится в темноте…
- Ты-ы? – Доктор Карабас презрительно глянул на Буратино с высоты своего роста. – Вот не думал. А ведь я мог не брать тебя в труппу. Мог вышвырнуть, как паршивого щенка. Ты вернулся бы на свою несчастную кучу хлама, поджав хвост и жалобно скуля. Этим ты решил отплатить мне за заботу? Заморочить головы бедным детям, лишив их последнего, что есть у них в жизни?
- Мы не дети! – у Буратино сорвался голос. – Коломбина почти взрослая, и Арлекин тоже! В городах такие, как Мальва, уже давно замужем! Мы не сопливые малыши, которых взрослые высаживают на горшок!
В глубоко посаженных глазах господина Карабаса что-то блеснуло – потаенный, подспудный огонек в глубине пещеры. Буратино едва успел уловить стремительное движение его руки, раскручивающей плеть, шарахнулся в сторону – и, сам не ожидая того, вцепился в свистящую кожаную змею. Ладони ожгло болью, но Буратино не выпустил плети, дернув ее на себя.
Подросток едва не опрокинулся на спину, когда чужое оружие осталось в его руках. Доктор Карабас остался стоять перед фургоном, недоуменно уставившись на опустевшую широкую ладонь и чуть покачиваясь с носков на пятки. Над стоянкой повисла хрусткая тишина, нарушаемая глухим фырканьем полусонных лошадей. Плеть оттягивала руку, Буратино не знал, бежать ему или воспользоваться моментом, попытавшись договориться – но все решили за него.
- Бей его! – хрипло проскрежетал чей-то голос. Незнакомый, идущий откуда-то снизу, словно бы из-под земли. – Бей! – гремя цепочкой, Артемон прыгнул вперед, обхватив Доктора Карабаса за ноги и вцепившись зубами в голень. Доктор попытался отшвырнуть его могучим пинком, но тут жонглерка с неразборчивым воплем прыгнула ему на плечи. Блеснул выскочивший из рукава короткий ножик, который Коломба почти по рукоять загнала в мясистую шею Доктора. Брызнула черная кровь, Доктор Карабас заревел дурным быком. Ему удалось выкрутить Коломбине руку, но тут Пульча с разбегу боднул его головой в живот и Доктор поверженной башней рухнул на землю, едва не придавив Артемона. Визгливо причитала Мальвина, голосили все, но Буратино удалось переорать труппу:
- Стойте, стойте же! Не надо его убивать, он…
Никто его не слушал. Подростки набросились на директора труппы, как муравьи набрасываются на кусок свежего мяса, колотя Доктора всем, что попалось под руку. В неверном свете затухающего костра Буратино видел их лица, похожие на морды рвущих добычу мелких хищных зверьков. Потом он разглядел лицо Доктора и содрогнулся. Господин Карабас, всесильный и полновластный хозяин маленького балаганчика, знал, что умирает – и был счастлив этим знанием. Он не желал спасения, он мечтал именно об этом. О мучительной кончине от рук взбесившихся подопечных. Его взгляд был исполнен благодарности – а потом ему стало нечем смотреть: Арлекин ударил его выхваченной из костра головней.
Альке повернулся и побежал. Не зная, куда. Он не выпустил плеть Карабаса из рук, и та волочилась змеиным хвостом, цепляясь за подмерзший бурьян. Он бежал, покуда хватало воздуха в груди. Покуда ночь перед глазами не опрокинулась, сделавшись красной, и не подломились ноги. Альке упал, съежившись на холодной земле, обхватив себя руками и дрожа. Ощущая себя червяком, разрубленным пополам лезвием лопаты и судорожно дергающимся в поисках исчезнувшей второй половинки.
Ночь плыла над ним, равнодушная и колко-холодная. С кургана не было видно ни лагеря циркачей, ни костерка.
- Я не хотел, чтобы все случилось так, - повторял Альке. – Не хотел. Я хотел, чтобы они стали старше. Разумнее. Чтобы поняли. Чтобы не вели себя, как игрушки в чужих руках. А они убили его. Я не хотел, чтобы так…
Он тряся на холме, пока не пришел рассвет. В бледном и блеклом свете Альке-Буратино увидел свернувшуюся рядом плеть, похожую на задремавшую змею. Коричневую, сплетенную из множества кожаных полосок, с толстой рукояткой в оплетке из черных, желтых и зеленых крученых нитей. Плеть лежала в траве, Буратино смотрел на нее. Думая о том, что все его скудные сбережения остались в фургоне. Что сейчас он – всего лишь бродяжка без роду и племени. Что ему до смерти хочется есть, а хозяева окрестных хуторов вряд ли согласятся взять чужого мальчишку в наемные работники.
Он вспоминал последний взгляд Доктора Карабаса. Пытался понять, что произошло с жизнью этого человека. Почему тот решил заделаться владельцем скитающегося театра, почему собрал труппу именно из подростков? Карабас был жесток и страшен, он пугал детей своим обликом, громким голосом и косматой бородой – но все же он любил их. Всех их, всякого и каждого. Непонятной, пугающей любовью – той, что разрушает и убивает, сводя с ума.
Пошатываясь, Буратино поднялся на затекшие ноги и побрел обратно, к лагерю. Теперь он хорошо его видел – три старых, грязных фургона, бродящие рядом стреноженные лошади. Дыма от костерка не было. Какой ни есть, балаган стал его домом.
Доктор Карабас лежал головой в кострище и не шевелился. Сейчас он был похож на огромную сломанную куклу, всю в прорехах и подпалинах. Неподалеку от него валялась Мальвина – растрепанная, в разорванном платье. Певичка слабо шевелилась, подергивая широко распяленными в стороны ногами. Рядом с ней сидел на корточках Артемон – по-прежнему в наряде пса и с ошейником, но без цепочки.
Все остальные были здесь. Лежали без сил или бесцельно шатались по лагерю. Растерянные, испуганные, нелепые дети в пестрых сценических костюмах. При свете дня были отчетливо видны заплаты и прорехи. Они потерялись, снова потерялись под бесцветным осенним небом, не зная, куда деться и чем себя занять. У них больше не было наставника, беспощадно избивавшего их, калечившего их души, но оберегавшего их. Король и бог лежал поверженным.
Буратино оглядел нищенский балаган. Поднял руку, неумело встряхнув плетку. Звонкого и сухого щелчка, заставлявшего всех в труппе панически вздрагивать, не получилось. Однако ему удалось привлечь внимание – и тогда Буратино крикнул:
- Чего расселись, задницы ленивые? Ну-ка быстренько закопали падаль – и собираться! Дорога не ждет!
Ему не понадобилось повторять второй раз: подростки кинулись в разные стороны. Словно ждали этого окрика с небес, что укажет им новую дорогу. Даже Мальвина попыталась подняться. Когда ей это не удалось, она поползла на карачках, путаясь в обрывках платья. Голубые кудряшки болтались по сторонам перемазанного личика, как непряденая кудель.